Заметки вашего современника. Том 2. 1970–1980

Катаев, который живёт через дом от меня, гуляет в Переделкино по улице Серафимовича в светлой французской кепочке с капризным, кислым выражением лица. Когда я вижу его, всегда хочется подойти и спросить: «Почему вы такой злой, нехороший человек? Ведь вы же так замечательно умеете писать…»

* * *

Облегчая работу моих будущих биографов, решил сам отметить одну деталь, резко выделяющую меня среди русских и зарубежных классиков, и ставящую меня несколько обособленно в литературе. Одевая рубашку, я всегда застёгиваю сначала правый манжет, затем все пуговицы на груди, а потом уже левый манжет.

* * *

Изучение навигационных способностей голубей показало, что они ориентируются в полёте разными способами. Когда стаю голубей везли на самолёте, в глаза птиц вставили матовые контактные линзы, но и в этом случае они правильно определяли направление полёта самолёта. Видимо, голуби как-то чувствуют геомагнитное поле Земли. Наряду с этим установлено, что для получения своих навигационных данных они используют и положение Солнца на небосводе.

Книжка 85 Июль — декабрь 1979 г.

Кострома — Щелыково — Галич — Чухлома — Кострома — Москва — Переделкино — Калуга — Москва

В Костроме в автобусе красивая молодая женщина, глядя мне в глаза, предложила не громко, но внятно:

— Отдайся!

Я на секунду растерялся, потом овладел собой и спросил:

— Когда и где?

— Сейчас, — потребовала она убеждённо.

— Это трудновато, — сказал я.

— А мне сходить, — возразила она и энергично стала пробираться к выходу. Только тут я сообразил, что местное «отдайся» идентично московскому «посторонись».

* * *

Кострома, гостиница «Волга». Стоит на высоком берегу. Уютный ресторан, красивые холлы, везде чисто, на 12-м этаже мороженое и коктейли. Но на 12-й этаж на лифте разрешается подниматься только людям, проживающим в гостинице, предъявляя «карточку гостя». Все остальные должны топать на 12-й этаж пешком! Почему?! Неужели не понимают, что это тормозит торговлю на 12-м этаже и лишает «Волгу» дополнительных прибылей? Уже сколько гостиниц я объездил, и в каждой непременно отыщется своё доморощенное головотяпство!

* * *

Из документов Костромского музея. «Итак, среда 19 утром меня уже не будет, но для других я буду существовать ещё долго, из памяти людей, меня знавших, не выкинешь. Идея, мною проповедуемая, осталась, а вместе с ней и моё «я» будет витать неведомо в пространстве. Всё кончено. Я буду сейчас повешен.

Костя Кадуев. 19 декабря 1907 г. 2 ч 10 мин ночи».

* * *

Странная, нервная погода. Ветер с Сендеги налетает шквальными порывами, косит траву, в жгуты вяжет ветки берёз, то опадает до полной неподвижности листьев, но и тогда по небу несутся, обгоняя друг друга, крутые, с оловянным отливом, облака.

Я стою в Караваево на площади. Шесть бронзовых женщин смотрят на меня. Ульяна Баркова, Евдокия Грехова, Лидия Иванова, Аграфёна Нилова, Анна Смирнова, Нина Смирнова. Шесть бронзовых прижизненных памятников знатным дояркам Караваево, дважды Героям Социалистического Труда. И 34 просто Героя впридачу.

* * *

Знаменитое стадо костромских коров — итог работы замечательного селекционера Станислава Ивановича Штеймана. Он писал: «Мне виделось красивое, очень крупное и здоровое животное, величественно несущее своё большое, наполненное молоком вымя…» Он, конечно, поэт. Равнодушный человек так не сочинит…

* * *

В 1939 г. на ВСХВ героиней стала Послушница, которая дала 16 262 кг молока в год. Ульяна Спиридоновна Баркова установила с этой коровой мировой рекорд надоя, который продержался 35 лет и только в 1974 г. был побит челябинской дояркой Соколовой (17 517 кг).

* * *

Щелыково, усадьба А. Н. Островского. Имение основал генерал-майор Кутузов в 1780 г. (тот самый или не тот, не понял). Его с молотка купил в 1847 г. костромич Николай Фёдорович Островский (отец драматурга), один из лучших адвокатов Москвы, поскольку его вторая жена — шведская баронесса — не любила Москвы и хотела жить на природе. Через год сюда впервые приехал АН[448]. В 1870 г. братья Островские — Александр и Михаил — выкупили имение у мачехи[449]. АН выбирался из Москвы по весне. Лошадьми до Кинешмы, там переправлялся через Волгу. Жил тут до глубокой осени. Сюда в гости часто приезжали актёры Малого театра.

В отличие от других мемориальных музеев, которые я видел, здесь много всего подлинного. Дом не перестраивался (Достоевский), не горел (Тургенев), не подвергался разграблению (Толстой). Тут «его» подлинная мебель, даже самовар красной меди тоже «его».

Покойная, медлительная щелыковская жизнь, тенистый парк, тихая Куёкша в окоёме сочных трав, изрядные запасы домашних наливок — всё это непременно должно было располагать, если не к праздности, то хотя бы к задумчивой созерцательности. А он работал! Каждый день. Помногу часов. А как иначе за 63 года жизни написать 47 пьес, не считая прозы и переводов?

* * *