Пушкину — 200 лет. На ТВ запустили анкету: «Хотели бы вы прожить жизнь Пушкина, сделать столько, сколько сделал он и умереть в 37 лет?» Большинство ответили, что не хотели бы, что ещё раз убедило меня в том, что в обществе нашем не всё благополучно. Люди, что с вами? Ведь судьба Пушкина — самая завидная судьба, возможная в России! Ужели надо доживать до 90 лет? Ведь черви будут доедать вас уже после того, когда вы растворитесь в памяти потомков.
Наблюдая в «ящике» Людмилу Зыкину, понял, что она человек неискренний: одно — в телекамеру, а два — в уме. Но у неё сильный, красивый голос, её просто приятно слушать после, например, Орбакайте, которую обманули злые люди, убедив её, что она может петь.
Никак и ничем не оправданный стремительный ввод наших солдат в Косово — ярчайший пример классической русской формулы: «Сначала сделаем, а потом подумаем». Почему эта операция считается столь необыкновенно удачной? К чему вся эта спешка, если через несколько дней всех определили в свои сектора, и все разошлись по определенным им секторам? Сколько это мне не объясняют, я понять не могу.
Первый штурмовик Ил-2 Владимир Коккинаки испытал 12 октября 1940 года. За время войны на наших авиационных заводах было построено 36 163 Ила. Когда через несколько лет в Самаре задумали поставить памятник этому самолёту[294], с трудом удалось отыскать только две машины.
Вот уже и жизнь кончается, а как много ещё не сделано! Я хотел по примеру деда Николая Николаевича, который знал 7 языков, выучить английский, французский и испанский. Хотел научиться кататься на коньках и хорошо танцевать. Хотел найти московскую добычу Бонапарта и «снежного человека». Хотел слетать сначала в космос, а потом вокруг земного шара на вертолёте. Хотел построить дочке маленький домик и издать собрание своих сочинений: набирается под 10 томов. Костлявая стоит уже у ворот, а я всё раскачиваюсь!
В июне 1971 года я беседовал с Громовым о том, как он помогал вытащить Королёва из лагеря. Потом встретил его на 70-летии Анохина. Помню его статным стариком с прямой «кавалерийской» спиной, несколько надменным, лучше сказать — не очень приветливым, скупым в словах. Сейчас прочёл рукопись его книги, которую готовят в Жуковском к изданию. Очень любопытный человек там проглядывается.
С юных лет — красивый, высокий, рукастый, очень спортивный. В авиацию попал случайно, но быстро понял, что это — его дело. Научился летать очень быстро и летал действительно замечательно, умно, расчётливо, без бравады и лихачества. Звание «лётчика № 1» в авиакругах получил вполне заслуженно. Кроме того, по его словам, ему всегда везло в критических ситуациях и из рукописи видно, что это именно так. Я бы не назвал его очень скромным, но и нахалом не был. Но при этом такая глубокая внутренняя убеждённость в своём абсолютном умственном, физическом и профессиональном совершенстве, такая вера в уникальность своей личности, в правильность всего того, что он делает, что это просто поражает. Такие люди очень счастливы. Но каково их близким? Поговорить осторожно об этом с Ниной Георгиевной[295].
Приехали с Саней[296] в Боровск. Я понимаю, что наши традиционные уже с ним путешествия нужны ему, чтобы вырваться на несколько дней из плена быта, из плотных объятий зачастую неинтересной работы и с удовольствием пописать маслом на плейере. Он уходит на целый день и рисует. А мне эти путешествия нужны только для того, чтобы понять, какой он человек.
В Боровске у Циолковского был маленький круг, если не единомышленников, то людей, с которыми поговорить можно: Александр Александрович Толмачёв — смотритель Боровского училища, Евгений Сергеевич Еремеев, Сергей Евгеньевич Чертков, фабрикант Николай Поликарпович Глухарев, продолжатель династии учителей Иван Иванович Извеков. Биограф Циолковского Михаил Арлазоров в своей ЖеЗеэЛовской книге о них не пишет, а это очень важно. Мне кажется, в Боровске, на старте своих изысканий в области воздухоплавания, Циолковский был менее одиноким человеком, чем потом, когда он переехал в Калугу. Он был молод, полон сил и планов, только что женился. В Боровске Циолковский был другой, чем в Калуге. А у всех биографов он одинаковый.
В Боровске познакомился с директором Всероссийского НИИ физиологии и питания сельскохозяйственных животных Борисом Дмитриевичем Кальницким. Беседовали с ним, впрочем не столько о физиологии, сколько о проблемах финансирования научной работы. Понял, насколько ещё дик наш капитализм.
Протопопа Аввакума тщетно усмиряли в крохотной, не больше железнодорожного купе, келье Пафнутьев-Боровского монастыря в 1666 и 1667 годах. Первый раз продержали только 4 дня, второй — уже 7 месяцев. Поломать его, разумеется, и тут не могли.
Иеромонах Пафнутьев-Боровского монастыря воспроизвел на стенах расположение планет по Птолемею. И не в древности, а в 1824 году, когда Коперник был признан повсеместно. Видно Птолемей был ему всё-таки ближе, родней…