Зами: как по-новому писать мое имя. Биомифография

К тому времени солнце уже стояло прямо над нами. Комната была полна отраженного света и жара от плоской глиняной крыши над нами, потолочный вентилятор лениво гонял сладкий воздух от широких окон. Мы сидели в кровати и потягивали ледяной кофе из жестяной кружки.

Когда я рассказала Евдоре, что не люблю, когда меня ублажают, она подняла брови.

– Откуда ты знаешь? – спросила она и улыбнулась, опуская кружку на пол. – Наверное, это оттого, что тебе никто никогда не доставлял настоящего удовольствия, – добавила она мягко, и от ее глаз, напряженных, ждущих, разбежались морщинки.

Евдора ведала о любви меж женщинами многое, чего я еще не успела познать. День перешел в сумерки. Быстрый душ. Свежесть. Отрада и восторг ее тела рядом с моим. И то, как я оживала в изгибах ее рук, ее ласкового рта, ее уверенного тела – нежного, настойчивого, совершенного.

Снаружи дома мы взбегаем по ступенькам, ведущим на крышу, и почти полная луна мерцает в двух темных колодцах зрачков, в средоточиях ее глаз. Преклонив колени, я провожу руками по ее телу, по знакомому уже месту под левым плечом, по ребрам. Часть ее. Отметина Амазонки. Для женщины, что в одежде кажется худой, почти тощей, тело у нее спелое и гладкое на ощупь. Любимое. Теплое для моей прохлады, прохладное для моего жара. Я склоняюсь ниже, и губы мои спускаются по ее нежному плоскому животу к крепкому выступающему холмику под ним.

В понедельник я вернулась на занятия. Весь следующий месяц мы с Евдорой провели вместе много вечеров, но были у нее и сложности, о которых она упоминала мало.

Евдора успела изъездить всю Мексику и потчевала меня рассказами о своих приключениях. Казалось, она всегда проживала свою жизнь как историю, превосходящую своим величием обыденность. Любовь Евдоры к Мексике, ее новой родине, была глубока и неотразима, словно отвечая моим детским фантазиям. Ей были известны обычаи и поверья разных народов, волны которых давным-давно прокатились по этой земле, тут и там оставляя за собой языки и горстки наследников, продолжавших их традиции.

Мы отправлялись в долгие поездки по горам в ее кабриолете «Хадсон». Ходили на бринкас, традиционные мавританские танцы в Тепоцотлане. Она рассказывала мне об ольмекских каменных головах африканцев, найденных в Табаско, и о древних связях между Мексикой, Африкой и Азией, о которых стало известно лишь недавно. Мы вспоминали легенду о Чине Поблане, святой покровительнице Пуэблы, очень похожей на азиатку. Евдора знала толк в культуре сапотеков, тольтеков, миштеков или ацтеков, столь варварски уничтоженной европейцами.

– Этот геноцид сравним с Холокостом, – утверждала она.

Она говорила об изгнанных индейцах-лакандонах, которых постепенно вытесняли с земель около города Комитана в штате Чьяпас, вырубая леса. Она рассказывала, как женщины в Сан-Кристобаль-де-лас-Касас наделяли своих богинь именами католических святых, чтобы дочерям их народа позволяли спокойно молиться и совершать подношения в лесных святилищах, не обвиняя в оскорблении католической церкви.

Она помогла мне спланировать поездку на юг, в Оахаку и дальше, через Сан-Кристобаль в Гватемалу, и дала мне имена людей, у которых я могла останавливаться вплоть до самой границы. Я хотела поехать, когда закончатся занятия, и втайне всё больше и больше надеялась, что она ко мне присоединится.

Сколько бы достопримечательностей, музеев и руин я ни осмотрела, сколько бы книг ни прочла, именно Евдора открыла мне двери к сердцу этой страны и ее людей. Именно Евдора показала мне путь в Мексику, за которым я и приехала, дала познать эту целительную страну света и цвета, где я отчего-то чувствовала себя как дома.

– Я хочу вернуться сюда поработать, – сказала я, когда мы с Евдорой наблюдали, как женщины красят шерсть в огромных тазах рядом с рынком. – Если получу документы.

– Чика, сбегать в эту страну нельзя, иначе она никогда тебя не отпустит. Уж очень тут красиво. Тусовка кафе-кон-лече никогда себе в этом не признается. Я лично думала, что здесь будет проще жить как я хочу, говорить что хочу, но это не так. Проще не делать этого, вот и всё. Иногда я думаю, что надо было остаться и биться дальше в Чикаго. Но зимой там слишком холодно. И джин слишком дорог, – она засмеялась и откинула волосы назад.

Когда, собравшись домой, мы шли к машине, Евдора притихла. Наконец, у вершины Морелос, она произнесла, будто продолжая начатый ранее разговор:

– Но вообще будет хорошо, если приедешь сюда работать. Только не планируй оставаться надолго.

Мы с Евдорой лишь однажды вместе побывали в кафе на площади. Хотя она и знала всех его посетительниц, большинство из них ей не нравились – по ее словам, потому что все приняли сторону Карен.

– Фрида ничего, – говорила она, – но остальные из них не заслуживают даже дырки в земле, чтобы шипеть оттуда.