Замки Луары

Благородные сеньоры, известные своим горячим темпераментом, просто не могли, да и не хотели отказаться от столь соблазнительной возможности – приятно провести время с очаровательной дамой, которая и сама не против этого. Герцог Алансонский немедленно вел свою гостью в покои, где демонстрировал утварь с гравировкой неприличного содержания; во всяком случае, подать на стол один из кубков его коллекции вряд ли кто решился бы. Что касается Генриха Конде, то у него страсть прямо-таки кипела в крови: видимо, сказывалось наследие предков, также славившихся бурным темпераментом. А уж о Генрихе Наваррском и его многочисленных романах известно всем: возможно, именно благодаря им он стал героем огромного количества литературных произведений, действие которых нередко разворачивалось в замках Луары; достаточно вспомнить хотя бы «Графиню де Монсоро» Александра Дюма-отца (1802–1870).

Портрет герцога Франсуа Алансонского. Неизвестный художник

Таким образом, в результате многочисленных ухищрений королевы-матери, а также ее беспрерывных поездок по замкам благородных сеньоров в долине Луары, в 1576 году удалось заключить мир, который историки впоследствии назвали «мир брата короля». Этот документ был выгоден прежде всего герцогу Алансонскому: он добился восстановления в правах жертв Варфоломеевской ночи и разрешения на проведение протестантских служб всюду, за исключением Парижа и тех мест, где в тот момент находился королевский двор.

Через шесть месяцев в Блуа были созваны Генеральные штаты, главной целью которых являлось решение денежных проблем, возникших в связи с религиозными войнами. Перед этим знаменательным событием в Блуа провели капитальные отделочные работы, все стены обили новыми роскошными коврами и гобеленами.

В это время королевский двор уже практически постоянно находился в Париже, и королева-мать относилась к путешествиям без энтузиазма. К тому же вслед за королевской семьей отправлялся весь необъятный штат прислуги, включая шутов, астрологов и любимых домашних животных вроде приносящего счастье попугая. Всего в Блуа из Парижа отправились более 8 тыс. человек. Генрих III прибыл в родовое гнездо в первой половине ноября и вместе со всеми придворными остался там ждать открытия Генеральных штатов, которое сам запланировал на начало декабря.

А замок тем временем жил своей обычной, связанной церемониалом жизнью. Двор замка было положено подметать и убирать до того времени, как король проснется. То же касалось уборки лестниц и мусора. Обычно Генрих III вставал в десять утра и после легкой закуски и чтения срочных посланий присутствовал на мессе. Обедал король в 11 часов утра. При этом он хотел, чтобы с ним вели разговоры на различные философские темы, а также обсуждали вопросы морали и нравственности. Поэтому присутствовавшие обедали под речи флорентийского медика, посвященные воздержанности, или под рассуждения секретаря Ронсара – Амадиса Жамина[79] – о природе правды и лжи. Некоторое время Генрих III любил слушать за трапезой высказывания Жана Бодена[80], но потом тот выступил на сессии Генеральных штатов в защиту мира, чем снискал королевскую немилость, и больше его на обеды не приглашали.

Среди прочей компании, приятной королю во время его обедов в Блуа, можно упомянуть красавиц из окружения королевы-матери. Маргарита Наваррская также неизменно развлекала своего брата со свойственным ей остроумием. Приглашенные мужчины ценились в основном за ум и умение вести беседы; чаще всего Генрих III беседовал с Пьером де Ронсаром, Амадисом Жамином[81] и просвещенным в области литературы и философии Филиппом Депортом[82].

Генрих III терпеть не мог, когда еда готовилась в самом замке. Он строжайше запретил заниматься этим в стенах Блуа, поскольку усматривал в процессе приготовления пищи неуважение к его августейшей особе. К тому же у него часто возникала причуда пообедать во время охоты, и поварам приходилось доставлять блюда прямо в глухую чащобу. В этом случае устраивали несколько столов. Один, разумеется, для короля, прочие – для дворецких, камергеров и камердинеров. Король требовал, чтобы в это время за его спиной никто не стоял и ни в коем случае не подходил близко к креслу и не толкал его. Говорить с королем разрешалось исключительно о добродетелях и ни о чем другом, пустом, по его мнению. Вообще обед мог происходить в любое время: это зависело только от желания короля, но что касается ужина, то он устраивался исключительно в 6 часов вечера и никак не позже.

Специальный персонал перед подачей блюд на королевский стол тщательно проверял, хорошо ли они приготовлены и придутся ли по вкусу королю. То же самое касалось мундшенков, которые, предварительно попробовав вино и одобрив его вкусовые качества, затем передавали бокал первому врачу – за ним и оставалось последнее слово.