– Наши судьбы теперь связаны воедино, Пас, – говорит она вместо этого. – Если кто-нибудь узнает, это не только тебя погубит. Наш брак будет аннулирован, и я вполне могу сгореть рядом с тобой за то, что хранила твою тайну.
Глядя на свои руки, Паскаль сглатывает.
– Я знаю, – тихо произносит он. – Мне жаль.
Что-то в его извинениях ее раздражает.
– Не извиняйся. Мне жаль, что ты находишься в таком положении и должен отрицать эту часть себя. Я не знаю, как ты это делаешь.
Он качает головой.
– Что мы будем делать, Трис? – спрашивает он ее.
– Во-первых, ты не можешь спать на диване. Если кто-нибудь зайдет без предупреждения, поползут слухи.
– Но… – начинает он.
– Мы будем просто спать. Я не думаю, что кто-то из нас не сможет держать руки при себе.
Она подразумевала это как шутку, но его лицо все равно краснеет.
– Но ты правильно сказала, – говорит он. – Люди начнут перешептываться – это лишь вопрос времени.
На мгновение она замирает, тщательно подбирая слова. Не существует деликатного способа задать такой вопрос, но она все равно должна это сделать.
– Я знала таких мужчин, как ты, в Бессемии. Но были и другие люди, которым, по слухам, нравилось общество как мужчин, так и женщин. Может быть, ты… – она замолкает.
Некоторое время он ничего не говорит, но затем качает головой:
– Нет. Я даже представить не могу, что это так. Я просто… Не думаю, что я так устроен. Мне жаль.
Опять извинения, которых она не хочет и в которых не нуждается.
– У нас есть время разобраться, Пас. Пока мы вместе, то сможем во всем разобраться.
Он пристально смотрит на нее, а затем кивает.
– Спасибо, Трис.
Торжественность в его голосе заставляет ее чувствовать себя неловко, и она оставляет его благодарность без внимания.
– Мы связаны, – снова говорит она. – А теперь давай, я уверена, что после недели на диване у тебя болит спина.
Она залезает в кровать, освобождая ему место, чтобы он мог лечь рядом с ней. Кровать такая большая, что они почти не касаются друг друга.
Беатрис ворочается несколько часов, но сон ее не забирает. Дело не в том, что она тревожится, точнее, не совсем в этом. Теперь она чувствует себя до странности умиротворенно. Не потому, что меч больше не болтается над ее головой, а потому, что она знает, что он там, потому что она может назвать его, потому что ее мать научила ее, что лучше знать, с чем ты борешься, чем быть в неведении и верить в безопасность.
Нет, бодрствует не ее занятый ум, а ее тело. Ей кажется, что сейчас середина дня и что она может отправиться на долгую прогулку в морской сад или на многочасовую поездку верхом на лошади. Ей кажется, что она может даже подняться на гору.
Беатрис осторожно встает с постели, чтобы не потревожить Паскаля, и подходит к шкафу у двери. Там она находит бутылку бренди и, налив себе бокал, залпом выпивает его. Спустя мгновение она наливает себе еще один. Беатрис ходит по комнате, освещенной только луной и звездами, сияющими через открытое окно, и через несколько минут возвращается в кровать, ворочается немного и возвращается за еще одним бокалом бренди.
Она ощущает приятное чувство воодушевления, но только не усталость. Вместо этого Беатрис испытывает странное желание бегать по залам, стучать в двери и будить остальную часть дворца, чтобы она была не единственной, кто не спит. Она даже пытается разбудить Паскаля, но он спит мертвым сном.
Если бы здесь была Софрония, она бы посоветовала Беатрис попробовать почитать книгу, а Беатрис закатила бы глаза и назвала Софронию скучной. Но она достаточно отчаялась, чтобы попробовать, поэтому наугад берет книгу с полки и садится в кресло у окна.
Оказывается, книга представляет собой отчет о первых годах Целестийской войны, когда король Чезаре только взошел на престол, но уже чрезмерно усердствовал, решив объявить вне закона использование звездной пыли не только в Селларии, но и на всем континенте. Это история, которую Беатрис хорошо знает, но чтение даже первого абзаца грозит склонить ее ко сну.
Ее внимание все время переключается на окно, на светящуюся луну и окружающие ее созвездия, которые медленно, но безостановочно ползут по небу. Вот Трость Отшельника с крючковатым верхом, которая, как считается, благоприятствует уединению и самоанализу. Это уже давно самое нелюбимое созвездие Беатрис, потому что всякий раз, когда оно появлялось, весь бессемийский двор становился тихим и замкнутым. Балы отменялись. Чаепития откладывались. Трость Отшельника означала для Беатрис скуку.
Вот Чаша Царицы с плавно изогнутым кубком, которая обычно предсказывает удачу, но сегодня нависает над Селларией вверх ногами, что является плохим предзнаменованием. Но Беатрис всегда считала, что созвездия, как и большинство суеверий, получают свою силу от веры.