Вокруг мелькают окружающие дворец пейзажи, и она понимает, что придворные слоняются по садам, наблюдая за ними. Она едет слишком быстро, чтобы разглядеть хоть что-то, но уже может сказать, что территория дворца находится в безупречном состоянии. Она засажена невероятно зеленой травой, искусно подрезанными деревьями и бо́льшим количеством цветов, чем возможно сосчитать. И когда они покидают сады и попадают в бескрайний лес, Софрония немало удивлена тем, что даже деревья здесь выглядят так, будто их спроектировали художники. Здесь, в лесу, нет ничего дикого – он словно декорация, сошедшая с идеальной, написанной акварелью картины.
– Софи! – окрикивает ее сзади Леопольд. Он ближе, чем она ожидала.
– Поймай меня, если сможешь! – кричит она в ответ, подгоняя лошадь.
– Софи, подожди! – зовет Леопольд, но Софрония слишком наслаждается поездкой, чтобы прислушаться к его словам.
Впереди она видит обрыв и решает, что это будет финишная черта. Приближаясь, она останавливает лошадь, смотрит вниз и понимает, где они.
Внизу, словно грязное одеяло, раскинулся город Кавелле. После великолепия дворцовой территории он выглядит особенно ужасно: кривые каменные улицы, покрытые грязью, дома и магазины, которые выглядят так, будто могут развалиться от легкого ветерка. И больше людей, чем Софрония когда-либо видела в одном месте. Она не сомневается, что их больше, чем город может вместить.
– Софи, – говорит позади нее Леопольд. – Пойдем, пойдем домой.
Но Софрония не двигается. Они слишком далеко, чтобы увидеть какие-либо детали, но даже с такого расстояния она может сказать, что в Кавелле – столице Темарина – царит даже больший хаос, чем она думала.
– Что там происходит? – спрашивает она, указывая на особенно плотную толпу людей посреди городской площади.
– Я не знаю, – отвечает он так быстро, что она ему не верит.
– Тогда, может быть, нам стоит пойти посмотреть, – говорит она, подталкивая лошадь к обрыву, пока не видит тропу, ведущую к городу, перегороженную внушительными воротами с двумя стражниками.
– Софи, – снова зовет Леопольд, следуя за ней. – Хорошо. Это казнь.
Она останавливает лошадь и оглядывается на него.
– Казнь, – повторяет она. – Чья?
Он не отвечает, и она снова толкает лошадь вперед, пока Леопольд не вздыхает.
– Это просто преступники.
Этого могло бы быть достаточно, чтобы она подумала, что он говорит об убийцах или насильниках, тех, чьи преступления караются смертью даже в Бессемии. Но он не смотрит на нее, поэтому Софрония знает, что осталась какая-то недосказанность.
– Преступники, – снова повторяет она. – Что за преступники?
Он выглядит еще более смущенным.
– Я думаю, что большинство из них – воры, – отвечает он, и все встает на свои места.
– Среди них есть те, что пытались ограбить мою карету?
Он пожимает плечами:
– Думаю, что да. Казни проводятся раз в неделю для всех арестованных в это самое время.
Софрония качает головой.
– Твоя мать сказала, что их отпустили, что они уже дома со своими семьями.
Стоит ей это сказать, и она чувствует себя невероятной дурой. Евгения предложила ей приятную ложь, чтобы успокоить, как родители рассказывают ребенку, что мертвое домашнее животное отправилось жить в деревню. Ложь раздражает ее еще больше: она не ребенок, к которому нужно относиться снисходительно. Она королева.
– Я обсуждал это с ней, – говорит Леопольд. – Мы решили не делать исключения.
Это «мы» не обманет Софронию. Леопольд пощадил бы мальчиков, чтобы сделать ее счастливой, она в этом уверена. Это решение приняла Евгения, и у Леопольда не хватило мужества пойти против нее.
Софрония не может заставить себя даже взглянуть на него. Вместо этого она снова смотрит на город и собравшуюся толпу. Теперь, когда он это сказал, она может разглядеть смутные очертания эшафота и десять фигур, стоящих под балкой с веревками на шее.
– Они же дети, – говорит она.
– Они знали, что поступают неправильно, – отвечает Леопольд. – Знали о последствиях. Но все равно это сделали. Если бы я проявил милосердие, это привело бы только к еще большему разгулу грабежа, и следующим жертвам могло уже не повезти так же, как тебе.
Вдалеке она слышит звук падающего пола эшафота, крики ужаса и ликования зрителей, но совсем не слышит грабителей – они умирают тихо, но все равно умирают.