Замочная скважина

Когда Наташе исполнился год и Валерка перестал цепляться за дочь, всем стало легче. Светлана обрела смысл жизни, получив племянницу в свое распоряжение. Ольга Петровна наслаждалась одиночеством – Валерка все чаще оставался в своей квартире, и Светлана ночевала в бывшей детской, где стояла кроватка. Только до Танюши никому не было дела. Она слонялась из кухни в комнату, мыла колеса на коляске, гладила ползунки. Сходила за творожком на молочную кухню – и день прошел. Она была идеальной женой – не спрашивала, куда пошел муж, когда вернется. Она даже боялась ему позвонить. Вдруг он ее обругает и вообще не придет?

* * *

Подъезд стал совсем другим. Не было Лиды, Израиля Ильича, Тамары Павловны. Теперь вот уехала Маринка. Подъезд рассыпался, соседи расходились по своим квартирам, равнодушные, чужие друг другу.

Только по старой привычке на Новый год Ольга Петровна шла с подарком к Валентине, или тетя Рая поднималась к Ольге Петровне. Но общих застолий уже не устраивали. На детской площадке было тихо – новое поколение детей не спешило приходить. Лишь Наташа в одиночестве качалась на качелях. Ей не с кем было делить горку и ржавую карусель. Не было подружек по песочнице. Она оставалась полновластной хозяйкой этого пятачка детства, который давно не ремонтировался, не красился – не для кого было. Площадки живут только тогда, когда дети нагревают своими попами холодные железные неудобные сиденья, когда облизывают перекладины на лесенке, падают, разбивают коленки и лбы. В противном случае площадка ржавеет, скрипит, гниет, рассыхается и умирает.

То же самое было и с подъездом. Хотя тетя Рая, как прежде, намывала лестничную клетку с хлоркой, от которой стоял запах на несколько этажей вверх и вниз, и Ольга Петровна изредка возила грязной тряпкой, оставляя углы и не залезая под половик. Дети – Светлана с Таней – не переняли эту привычку, не понимали, зачем мыть лестничную клетку. Кому это нужно? И не было больше ощущения счастья, оно выветрилось незаметно и вдруг. Никто не радовался тому, что есть квартира – новая, и дом – новый, и унитаз – новый. Не было такого восторга, как тогда, когда пустили этот единственный автобус до метро. Ушло осознание того, что ты не один – когда соседка могла сбегать за хлебом, сделать укол и поделиться стаканом сахара на шарлотку, и когда от этого – рядом есть люди, они помогут – становилось спокойнее.

И даже появление новых соседей – квартиры продавались, сдавались – не вызывало интереса. Пусть простого, бытового. Ольга Петровна, лежа у себя в спальне, чуть ли не со слезами вспоминала музицирование Израиля Ильича и неумелые экзерсисы учеников его невестки Лены. Теперь сверху не раздавалось ни звука, и от этой тишины голова раскалывалась, взрывалась.

Ольга Петровна не была дурой – она видела, что Танюша несчастлива, что Наташа не была желанным ребенком. Прекрасно понимала, что Света тоже страдает, оставшись одна и, видимо, на всю жизнь. Она запретила себе даже думать об этом. Заставляла себя не думать. Тетя Рая тоже как будто умерла после отъезда Маринки, которая не пойми где и не пойми с кем жила, звонила редко и коротко. Тетя Рая не понимала, зачем ей бегать по клиентам, и ходила только на работу в поликлинику, потому что не могла не ходить, иначе сошла бы с ума.

Так соседки и жили, погруженные в свои заботы, горести, мысли и чувства. Время летело катастрофически быстро – так быстро, что захватывало дух, как у Наташи на горке. Две секунды, две долгие секунды, полные ужаса, – и ты уже внизу, и перед тобой старая береза.

* * *

Ольга Петровна шла домой из булочной. Настроение было плохое – дома кавардак, Наташа наверняка отказывается ложиться спать, Танюша сидит рядом с телефоном и ждет звонка от Валерки. И как это изменить, совершенно непонятно. Точнее, понятно, что никак не изменить. Около подъезда она столкнулась с Валентиной. Сто лет ее не видела. В последний раз, когда они встретились в магазине, та была замотана шарфом – лицо было разбито в кровь. Значит, Петька опять напился и избил. За это время пустили еще два автобуса до метро. Петька уходил в запой все чаще, надолго и бил все сильнее и не так аккуратно, как раньше. Оставлял следы. Ольга Петровна тогда сделала вид, что не заметила следов от побоев на лице соседки.

А тут она просто не узнала Валентину: та будто расцвела. Не было седины в волосах, вечных синяков на лице. Валентина даже улыбалась непонятно чему.

– Ой, привет, – поздоровалась Ольга Петровна.

– Здрасте, Олечка Петровна, – радостно откликнулась Валентина, – как ваша внучка?

– Растет, – улыбнулась Ольга Петровна. – Ты хорошо выглядишь, – отметила она, не удержавшись.

– Спасибо, – засмущалась Валентина, – вот, в парикмахерскую сходила.

– Молодец, тебе очень идет. – Ольга Петровна была как никогда искренна. – А Петр как?

– Так он же помер! – ахнула Валентина. – Еще в прошлом месяце схоронили.

– Как помер? – обомлела Ольга Петровна.

– Кто помер? – подошла тетя Рая.

Женщины стояли у подъезда и смотрели друг на друга.

– Как в старые добрые времена, – сказала Валентина.

– Да… – ответила Ольга Петровна.