Замочная скважина

Нельзя сказать, что Таня ничего не чувствовала. Конечно, чувствовала. Валерка ее давно разлюбил, если вообще когда-нибудь любил. Домой его ноги никогда не несли, разве что к Наташке, когда та грудная была. И то, что женщина у Валерки появилась, Таня тоже знала. Он особо и не скрывал. Таня не спрашивала, где он, почему на работе допоздна задерживается. Молчала, как в детстве, когда Валерка с другими целовался, а она терпела. Страдала, но терпела. Вон сколько девчонок у него было, а женился он на ней. Так и с любовницей будет. Он же к ней, к жене, возвращается. Таня по привычке тихо всхлипывала.

– Не могу больше на тебя смотреть! – сказала как-то Светлана, вернувшись с работы. – Опять ревешь? Что случилось?

– Валерка… – всхлипнула Таня.

– Что – «Валерка»? Опять Валерка? – Светлана была уставшая и раздраженная. Домой она тоже возвращалась через силу. А что дома? Вечно заплаканная сестра, недовольная мать. Одна радость – Наташка – колокольчик, звенящий на весь дом.

– Мне кажется, у него кто-то есть, – вдруг призналась Таня и опять заплакала.

Ей нужно было с кем-то поговорить. Светлана – не самый лучший вариант, но других не было. Таня ни с кем особо не дружила, да еще так близко, чтобы такие вещи рассказывать. А держать в себе совсем сил не было.

– В каком смысле? – Светлана остановилась.

– У него есть женщина. Другая, – плакала Таня.

Светлана подошла и села на диван к сестре.

– И что? Ты давно знаешь?

– Давно.

– Ты с ним поговорила?

– Нет, ты что? Нет, конечно.

– И не собираешься…

– Нет. Не могу.

– Почему? Боишься, что твой ненаглядный Валерочка ее предпочтет, если ты поставишь его перед выбором? Совершенно этому не удивлюсь. Я сто раз тебе говорила, что Валерка твой как был бабником, так и остался. А ты клуша. Села дома и рыдаешь целыми днями. Возьми себя в руки наконец.

– У нас будет ребенок.

– Какой ребенок? – опешила Светлана.

– Пока не знаю. Может, мальчик.

Светлана замолчала, потом спросила:

– Скажи мне только одно: ты это специально сделала? Чтобы его удержать?

– Ты что? Нет, конечно!

– Отлично. Просто с ума с вами сойти! А мама знает?

– Нет, я ей не говорила. Может, ты скажешь? Я боюсь.

– Тебе сколько лет? Десять? Ты двойку из школы принесла? Неужели ты не понимаешь, что это всех нас касается? А как мы будем здесь все жить? Еще один ребенок! Ты совсем головой не думала?

– Не думала, – согласилась Таня, заливаясь слезами.

– А папаша-то знает?

– Нет!

– Ну ты даешь!!! У меня слов нет.

– Я боюсь…

– Чего? Чего ты боишься?

– Что он уйдет. Что я ему не нужна. И ребенок не нужен.

– Ну и пусть идет на все четыре стороны. Не пропадем.

– Нет. Я его люблю. Пусть гуляет, только не уходит. – Таня забилась в истерике.

– Ты совсем ненормальная какая-то. Прекрати немедленно, выпей валерьянки, тебе нельзя нервничать. – Светлана встала и пошла на кухню.

– Свет, что мне делать? – крикнула ей вслед Таня.

– А я откуда знаю? Сама разбирайся со своим Валерочкой. Маме я скажу.

Ольга Петровна после разговора сначала со Светой, а потом с Таней слегла с мигренью. И плакала, и пила таблетки, и пыталась подумать о том, что ничего удивительного – семья есть, ну будет второй ребенок. Надо радоваться. Но радоваться не получалось.

Ольга Петровна еще раньше Тани поняла, что у зятя есть другая женщина. Услышала несколько телефонных разговоров, посмотрела рубашку, брошенную в стирку, – в следах пудры. Заметила она и то, что Валерка почти не ест дома – значит, его кто-то кормит. И если не голодный, то кормят хорошо. Да и взгляд у него изменился. Все-таки Ольга Петровна знала зятя как облупленного, с самого детства, у нее на глазах мальчик вырос. Валерка как будто ожил, словно в него кто-то вдохнул кислород, энергию. Он стал улыбаться своим мыслям, шутить, иногда приносил бутылочку вина, заходил в комнату к Ольге Петровне, и они подолгу сидели вместе – или молчали, или она рассказывала ему про Лиду, про то, как они переезжали в этот дом, как встречали Новый год, про Израиля Ильича. Валерка слушал, не перебивая, впитывал, запоминал. И когда в нем стали происходить перемены, Ольга Петровна в глубине души не могла за него не порадоваться.