Наступило вожделѣнное утро и вмѣстѣ вожделѣнный часъ ѣхать на торжественный завтракъ м-съ Львицы Гонтеръ. Забавно было видѣть, какъ м-ръ Топманъ рисовался или, правильнѣе, корчился въ полномъ костюмѣ испанскаго бандита, въ узенькой бархатной курточкѣ, представлявшей изъ его спины нѣчто въ родѣ дамской булавочной подушки, туго набитой пескомъ. Бархатъ картинно обтягивалъ верхнюю часть его ногъ, между тѣмъ какъ нижнюю ихъ часть пеленали хитросплетенныя повязки — любимый исключительный нарядъ, присвоенный героями большихъ и малыхъ дорогъ. Его открытая и добрая физіономія украшалась длинными безпардонными усами, падавшими съ обѣихъ сторонъ на воротнички его голландской рубашки. Для украшенія его головы предназначалась шляпа, имѣвшая форму сахарной головы и убранная разноцвѣтными лентами разной длины и ширины; но такъ какъ ни одинъ экипажъ въ мірѣ не представлялъ такихъ удобствъ, чтобъ шляпа такого рода, надѣтая на голову, не достигала до его кровли, то м-ръ Топманъ принужденъ былъ во всю дорогу держать ее на колѣняхъ. Столько же забавенъ и даже остроуменъ въ своемъ родѣ былъ поэтическій костюмъ м-ра Снодграса. Онъ выбралъ въ магазинѣ Соломона Луки голубые атласные штаны, длинный черный плащъ, бѣлые шелковые чулки и башмаки такого же цвѣта, и все это вмѣстѣ съ греческою феской, составляло подлинный вседневный костюмъ трубадура съ той поры, какъ появились эти пѣвцы на европейской почвѣ, до окончательнаго исчезновенія ихъ на земномъ шарѣ. Но все это не значило ничего въ сравненіи съ костюмомъ редактора "Итансвилльской Синицы". Какъ журналистъ и представитель общественнаго мнѣнія, онъ выбралъ для себя костюмъ стариннаго русскаго подъячаго и вооружился огромнымъ кнутомъ — символомъ казни для всѣхъ нечестивцевъ. Въ этомъ костюмѣ м-ръ Поттъ, сопровождаемый оглушительнымъ ревомъ уличной топпы, подкатилъ изъ магазина Соломона Луки къ подъѣзду своего дома.
— Браво! — заголосили м-ръ Снодграсъ и м-ръ Топманъ, когда увидѣли на галлереѣ аллегорическаго джентльмена. — Браво!
— Браво! — воскликнулъ м-ръ Пикквикъ, вышедшій на галлерею встрѣтить грознаго подъячаго.
— Ура! Поттъ, ура! — заревѣла чернь, окружавшая домъ журналиста.
И посреди этихъ восклицаній м-ръ Поттъ, бросая на всѣ стороны благосклонную улыбку, обличавшую внутреннее сознаніе превосходства и силы, торжественно возсѣлъ на свою колесницу.
Послѣдовали затѣмъ: м-съ Поттъ, греческій Аполлонъ въ юбкѣ англійской леди и м-ръ Винкель въ свѣтло-красномъ сюртукѣ и красномъ картузѣ — костюмъ, въ которомъ всякій долженъ былъ угадать мѣткаго стрѣлка, поражающаго кроликовъ и тигровъ съ одинаковымъ искусствомъ. Послѣ всѣхъ явился м-ръ Пикквикъ въ антикварскихъ панталонахъ и штиблетахъ, обличавшихъ его археологическую натуру, и затѣмъ обѣ колесницы открыли свое шествіе къ «Логовищу» м-съ Львицы Гонтеръ. На козлахъ колесницы мистера Пикквика возсѣдалъ Самуэль Уэллеръ.
Мужчины, женщины, мальчики и дѣвочки, собравшіеся глазѣть y воротъ «Логовища» на костюмированныхъ гостей, взвизгнули отъ удивленія общимъ хоромъ, когда м-ръ Пикквикъ, поддерживаемый съ одной стороны бандитомъ, съ другой — трубадуромъ, торжественно вышелъ изъ своей коляски; но салютъ праздной толпы превратился въ неистовый оглушительный ревъ, когда м-ръ Топманъ, подходя къ воротамъ, началъ употреблять отчаянныя усилія напялить на свою голову шляпу бандита.
Въ самомъ дѣлѣ, приготовленія къ балу, какъ предсказалъ м-ръ Поттъ, были великолѣпны въ полномъ смыслѣ слова. Онъ устроенъ былъ въ саду на разстояніи сорока квадратныхъ саженъ, и все это пространство было наполнено народомъ. Никогда и нигдѣ, даже въ сказкахъ Тысячи и Одной Ночи, не видѣли такого чуднаго соединенія красоты, изящества, вкуса и талантовъ. Всѣ литературныя знаменитости явились на фантастическій праздникъ м-съ Львицы Гонтеръ. Была тутъ молодая леди въ султанской чалмѣ, писавшая прекрасныя стихотворенія для "Итансвилльской Синицы", и велъ ее подъ руку молодой джентльменъ въ фельдмаршальскомъ мундирѣ, поставлявшій критическія статьи для той же газеты. Геніи, литераторы сталкивались на каждомъ шагу, и уже взглянуть на нихъ считалось завиднымъ счастьемъ для каждаго разсудительнаго человѣка. Были здѣсь даже лондонскіе львы, знаменитые сочинители, написавшіе цѣлыя книги и даже напечатавшіе ихъ. И что всего удивительнѣе, лондонскіе львы ходили, ни дать ни взять, какъ обыкновенные люди, говорили, шутили, смѣялись, сморкались и даже болтали всякій вздоръ, вѣроятно, изъ благосклоннаго вниманія къ толпѣ, которая безъ того не могла бы понять ихъ. Были здѣсь иностранные артисты, каждый въ своемъ національномъ костюмѣ, и вмѣстѣ съ ними англійскіе артисты въ костюмѣ и безъ всякихъ костюмовъ. Была здѣсь, наконецъ, сама м-съ Львица Гонтеръ, величественная Минерва, принимавшая гостей съ чувствомъ гордости и удовольствія, потому что вокругъ нея были знаменитости всѣхъ странъ и народовъ.
— М-ръ Пикквикъ, сударыня, — прокричалъ лакей, когда этотъ джентльменъ подошелъ къ греческой богинѣ со шляпою въ рукахъ. По правую руку ученаго мужа былъ бандитъ, по лѣвую — трубадуръ.