Читаем Замогильные записки Пикквикского клуба полностью

— Гдѣ? — воскликнула м-съ Львица Гонтеръ, потрясенная съ ногъ до головы необыкновеннымъ восторгомъ при имени великаго человѣка.

— Здѣсь я, — сказалъ м-ръ Пикквикъ.

— Какъ? Возможно ли? Неужели я собственными глазами имѣю счастье видѣть самого м-ра Пикквика, основателя и президента знаменитаго клуба.

— Точно такъ, сударыня, я самъ къ вашимъ услугамъ, — проговорилъ м-ръ Пикквикъ, отвѣшивая низкій поклонъ, — мнѣ очень пріятно свидѣтельствовать лично свое почтеніе знаменитой сочинительницѣ "Издыхающей лягушки". Позвольте представить моихъ друзей и членовъ моего клуба, господъ Топмана, Винкеля и Снодграса.

Если вы не испытали, такъ не можете и понять, что значитъ дѣлать низкіе поклоны въ узенькой бархатной курткѣ, уже лопнувшей въ двухъ мѣстахъ, когда притомъ съ вашей головы, при малѣйшей неосторожности, можетъ слетѣть высочайшая шляпа съ разноцвѣтными лентами и перьями. М-ръ Топманъ при этомъ представленіи чувствовалъ невыразимую пытку, хотя всѣ безъ исключенія находили его грандіознымъ и развязнымъ.

— М-ръ Пикквикъ, — сказала м-съ Львица Гонтеръ, — вы должны дать обѣщаніе не отходить отъ меня ни на минуту во весь день. Здѣсь цѣлыя сотни знаменитостей, которымъ я должна васъ представить

— Вы очень добры, сударыня, — отвѣчалъ м-ръ Пикквикъ.

— И, во-первыхъ, вотъ мои малютки: я почти забыла ихъ, — продолжала Минерва, безпечно указывая на пару взрослыхъ дѣвицъ, изъ которыхъ одной могло быть около двадцати трехъ лѣтъ. Обѣ онѣ были въ панталончикахъ и дѣтскихъ костюмахъ, вѣроятно для того, чтобъ имъ или ихъ маменькѣ придать цвѣтущій видъ первыхъ юношескихъ лѣтъ.

— Какъ онѣ милы! — проговорилъ м-ръ Пикквикъ, когда малютки удалились послѣ сдѣланнаго представленія.

— Онѣ удивительно похожи, сэръ, на свою прекрасную мать, — сказалъ м-ръ Поттъ величественнымъ тономъ, — ихъ даже различить трудно.

— Полноте, какъ вамъ не стыдно! — воскликнула м-съ Львица Гонтеръ, притронувшись вѣеромъ (Минерва съ вѣеромъ!) къ плечу редактора "Синицы".

— Что-жъ? Развѣ это не правда? Вы очень хорошо знаете, когда въ прошломъ году портретъ вашъ явился на выставкѣ королевской Академіи Художествъ, всѣ спрашивали, вы ли это, или ваша младшая дочь, потому что въ самомъ дѣлѣ различить васъ никакъ нельзя было!

— Пусть такъ; но развѣ вы обязаны повторять это въ присутствіи незнакомыхъ особъ? — возразила м-съ Львица Гонтеръ, снова ударивъ по плечу ручного льва итансвилльской литературы.

— Графъ, графъ! — воскликнула м-съ Львица Гонтеръ, завидѣвъ проходившаго мимо джентльмена въ иностранномъ костюмѣ.

— А! чего угодно? — сказалъ графъ, поворачиваясь назадъ.

— Мнѣ угодно представить другъ другу двѣ европейскія знаменитости, — отвѣчала м-съ Львица Гонтеръ, — м-ръ Пикквикъ, позвольте рекомендовать вамъ графа Сморльторка. — Потомъ она прибавила вполголоса, — знатный иностранецъ… собираетъ матеріалы для своихъ мемуаровъ… изучаетъ Англію въ историческомъ, географическомъ и статистическомъ отношеніяхъ. Графъ Сморльторкъ, рекомендую вамъ м-ра Пикквика, знаменитаго автора "Теоріи пискарей".

М-ръ Пикквикъ отвѣсилъ низкій поклонъ. Графъ слегка кивнулъ головой и вынулъ записную книгу.

— Какъ ви назваль этого каспадинъ, мадамъ Гонтъ? — сказалъ графъ, граціозно улыбаясь ласковой хозяйкѣ.

— М-ръ Пикквикъ.

— Пикквикъ? Карашо. Значитъ, предки его била основатель пикниковъ, оттуда и фамилія — Пикникъ.

Говоря это, знаменитый иностранецъ уже вносилъ въ свою книгу генеалогическую замѣтку о древней англійской фамиліи Пикниковъ. М-съ Львица Гонтеръ поспѣшила исправить ошибку:

— Вы не разслышали, графъ, — м-ръ Пикквикъ.

— Пигь, Вигъ — карашо. Пигъ (свинья) имя, Вигъ — фамилія. Сочинилъ теорію…

— Пискарей, графъ.

— Сухарей, карашо. Я запишу: каспадинъ Викъ, извѣстный англійскій литераторъ, сочинившій "теорію сухарей", которые вообще могутъ играть важную роль въ морской державѣ, обязанной содержать огромный флотъ и кормитъ сухарями цѣлыя полчища матросовъ. Какъ ваше здоровье, м-ръ Викъ?

— Совершенно здоровъ, покорно благодарю, — отвѣчалъ м-ръ Пикквикъ учтивымъ тономъ. — Вы давно въ Англіи, графъ?

— Давно… очень давно… больше двухъ недѣль.

— Сколько же еще намѣрены пробыть?

— Недѣлю.

— Вамъ много будетъ дѣла, если вы намѣрены этимъ временемъ собирать матеріалы, — отвѣчалъ улыбаясь м-ръ Пикквикъ.

— Матеріалы уже всѣ готовы, — сказалъ графъ.

— Право?

— Они y меня здѣсь, — прибавилъ графъ, знаменательно ударяя себя по лбу. — Стоитъ только присѣсть, и книга готова.

— О чемъ же преимущественно вы намѣрены писать?

— Обо всемъ: музыка, живопись, наука, поэзія, политика — все войдетъ въ мои записки.

— Какъ же это, сэръ? Уже одна политика требуетъ глубокихъ соображеній: вѣдь это все то же, что житейская философія.

— Погодите, — сказалъ графъ, вынимая опять записную книгу. — Счастливая идея! Можно начать этимъ особую главу. — Глава сорокъ седьмая: Политика. Эпиграфъ: Политика требуетъ глубокихъ соображеній: вѣдь это все то же, что житейская философія. Изреченіе господина Вика, автора "Теоріи сухарей".

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза