Замогильные записки Пикквикского клуба

— О, другъ мой, юный другъ! — сказалъ м-ръ Стиджинсъ, прерывая молчаніе весьма слабымъ и низкимъ голосомъ. — Что можетъ быть ужаснѣе этой поистинѣ невозвратимой потери?

Самуэль слегка кивнулъ головой.

— Извѣстно-ли вамъ, другъ мой, — шепнулъ м-ръ Стиджинсъ, придвигаясь къ Самуэлю, — что она оставила нашей церкви?

— Кому?

— Почтенной нашей церкви, м-ръ Самуэль.

— Ничего она не оставила, — отвѣчалъ Самуэль рѣшительнымъ тономъ.

М-ръ Стиджинсъ лукаво взглянулъ на Самуэля, оглядѣлъ съ ногъ до головы м-ра Уэллера, сидѣвшаго теперь съ закрытыми глазами, какъ будто въ полузабытьи, и, придвинувъ свой стулъ еще ближе, сказалъ:

— И мнѣ ничего не оставила, м-ръ Самуэль?

Самуэль сдѣлалъ отрицательный кивокъ.

— Едва-ли это можетъ быть, — сказалъ поблѣднѣвшій Стиджинсь. — Подумайте, юный другъ мой: неужели ни одного маленькаго подарка на память?

— Ни одного лоскутка, — отвѣчалъ Самуэль.

— А, можетъ быть, — сказалъ м-ръ Стиджинсъ послѣ колебанія, продолжавшагося нѣсколько минутъ, — можетъ быть, она поручила меня попеченію этого закоснѣлаго нечестивца, отца вашего, м-ръ Самуэль?

— Очень вѣроятно, судя по его словамъ, — отвѣчалъ Самуэль. — Онъ вотъ только-что сейчасъ говорилъ объ васъ.

— Право? Такъ онъ говорилъ? — подхватилъ м-ръ Стиджинсъ съ просіявшимъ лицомъ. — Стало быть, великая перемѣна совершилась въ этомъ человѣкѣ. Радуюсь за него душевно и сердечно. Мы теперь можемъ жить съ нимъ вмѣстѣ дружелюбно и мирно, м-ръ Самуэль. — Не правда ли? Я стану заботиться о его собственности, какъ скоро вы уйдете отсюда, и ужъ вы можете составить понятіе, какъ здѣсь все пойдетъ въ моихъ опытныхъ рукахъ.

И затѣмъ, испустивъ глубочайшій вздохъ, м-ръ Стиджинсъ пріостановился для отвѣта. Самуэль поклонился. М-ръ Уэллеръ старшій произнесъ какой-то необыкновенный звукъ, не то стонъ, не то вой, не то скрежетъ, не то зыкъ, но въ которомъ, однакожъ, страннымъ образомъ сочетались всѣ эти четыре степени звука.

Осѣненный внезапнымъ вдохновеніемъ, м-ръ Стиджинсъ прозрѣлъ въ этомъ звукѣ явственное выраженіе сердечнаго раскаянія, соединеннаго съ угрызеніемъ. На этомъ основаніи онъ оглянулся вокругъ себя, потеръ руки, прослезился, улыбнулся, прослезился опять и затѣмъ, тихонько подойдя къ хорошо знакомой полочкѣ въ извѣстномъ углу, взялъ стаканчикъ и осторожно положилъ четыре куска сахару. Совершивъ эту предварительную операцію, онъ еще разъ испустилъ глубокій вздохъ и устремилъ на потолокъ свои глаза. Затѣмъ, переступая незамѣтно съ ноги на ногу, онъ побрелъ въ буфетъ и скоро воротился съ бутылкой рому въ рукахъ. Отдѣливъ отъ него обыкновенную порцію въ стаканъ, онъ взялъ чайную ложечку, помѣшалъ, прихлебнулъ, еще помѣшалъ и уже окончательно расположился въ креслахъ кушать пуншъ.

М-ръ Уэллеръ старшій не произнесъ ни одного звука въ продолженіе всѣхъ этихъ приготовленій; но какъ только м-ръ Стиджинсъ усѣлся въ креслахъ, онъ вдругъ низринулся на него стрѣлою, вырвалъ стаканъ y него изъ руки, выплеснулъ остатокъ пунша на его лицо и разбилъ стаканъ о его лобъ. Затѣмъ, схвативъ достопочтеннаго джентльмена за шиворотъ, онъ повалилъ его могучею рукой, далъ ему пинка и, произнося энергическія проклятія, потащилъ его къ дверямъ.

— Самми, — сказалъ м-ръ Уэллеръ, — надѣнь на меня шляпу. Живѣй!

И лишь только Самуэль нахлобучилъ своего родителя, старый джентльменъ вытащилъ Стиджинса изъ дверей въ коридоръ, изъ коридора на крыльцо, съ крыльца на дворъ, со двора на улицу, продолжая все это время давать ему пинки, одинъ другого сильнѣе и безпощаднѣй.

Уморительно и вмѣстѣ отрадно было видѣть, какъ красноносый джентльменъ кувыркался, метался, барахтался и хрипѣлъ въ могучихъ объятіяхъ раздраженнаго старца, который, наконецъ, въ довершеніе потѣхи, погрузилъ его голову въ корыто, наполненное водою для утоленія жажды лошадей.

— Вотъ тебѣ, пастырь, вотъ тебѣ! — сказалъ м-ръ Уэллеръ, поддавая окончательнаго туза въ спину м-ра Стиджинса. — Скажи всѣмъ этимъ своимъ негоднымъ товарищамъ, лицемѣрамъ, тунеядцамъ и ханжамъ, что я боюсь, при случаѣ, перетопить всѣхъ до одного, если не въ корытѣ, такъ въ помойной ямѣ.

— Пойдемъ домой, Самми. Налей мнѣ стаканъ водки. Совсѣмъ измучился съ этимъ негодяемъ.

Глава LII. Дѣловое утро адвоката на Грэйскомъ скверѣ и окончательное выступленіе на сцену господъ Джингля и Іова Троттера

Когда, послѣ приличныхъ приготовленій, м-ръ Пикквикъ извѣстилъ Арабеллу о неудовлетворительныхъ послѣдствіяхъ своей поѣздки въ Бирмингэмъ и началъ увѣрять ее, что нѣтъ покамѣстъ ни малѣйшаго повода къ огорченію или печали, молодая леди залилась горькими слезами и выразила въ трогательныхъ терминахъ свою жалобу, что она, по непростительной вѣтренности, сдѣлалась несчастной причиной охлажденія и, быть можетъ, вѣчнаго разрыва между сыномъ и отцомъ.