Замогильные записки Пикквикского клуба

Глава LIV. Мистеръ Соломонъ Пелль, при содѣйствіи почтенныхъ представителей кучерскаго искусства, устраиваетъ дѣла м-ра Уэллера старшаго

— Самми! — сказалъ м-ръ Уэллеръ старшій, приступивъ къ своему сыну на другое утро послѣ похоронъ, — я нашелъ его, Самми. Я такъ-таки и думалъ, что оно тамъ.

— О чемъ думалъ, что оно гдѣ? — спросилъ Самуэль.

— Я говорю, Самми, о завѣщаніи твоей мачехи, — отвѣчалъ м-ръ Уэллеръ, — по силѣ котораго мы должны распорядиться такъ, чтобы все, знаешь, для вѣрности и приращенія было припрятано въ банкъ, какъ я тебѣ говорилъ.

— A развѣ она не сказала, гдѣ найти эту бумагу? — спросилъ Самуэль.

— И не заикнулась, другъ мой, въ томъ-то и штука! — отвѣчалъ м-ръ Уэллеръ. — Мы все толковали, знаешь, объ этихъ домашнихъ дрязгахъ, и я старался развеселить ее, какъ могъ, такъ что мнѣ не пришло и въ голову разспросить ее насчетъ этого документа. Оно, и то сказать, едва-ли бы я сталъ дѣлать эти разспросы, если бы даже вспомнилъ о нихъ, — прибавилъ м-ръ Уэллеръ, — неловко, другъ мой Самми, хлопотать о собственности человѣка, какъ скоро видишь, что ему надобно отправиться на тотъ свѣтъ. Если бы, примѣромъ сказать, какой-нибудь пассажиръ шарахнулся на мостовую съ имперіала дилижанса: неужели y тебя достало бы совѣсти запустить руку въ его карманъ и разспрашивать въ то же время, какъ онъ себя чувствуетъ?

Озадачивъ своего сына этимъ аллегорическимъ вопросомъ, м-ръ Уэллеръ развязалъ бумажникъ и вынулъ оттуда грязный листъ, исчерченный разнообразными каракулями въ замѣчательномъ безпорядкѣ.

— Вотъ онъ, Самми, этотъ документъ, другъ мой, — сказалъ м-ръ Уэллеръ, — я нашелъ его въ маленькой черной чайницѣ на верхней полкѣ, за стойкой, y буфета. Туда она, еще до замужества, обыкновенно прятала свои банковые билеты, Самми, и я подмѣчалъ нѣсколько разъ, какъ она вынимала ихъ для надобностей по хозяйству. Бѣдняжка! Будь y нея всѣ чайники наполнены одними только завѣщаніями, въ домѣ не вышло бы никакого разстройства, потому что въ послѣднее время она совсѣмъ перестала пить,

— О чемъ же говорится въ этомъ документѣ? — спросилъ Самуэль.

— Да все о томъ же, о чемъ ужъ я толковалъ тебѣ, Самми. "Двѣсти фунтовъ стерлинговъ, видишь ты, оставляю моему возлюбленному пасынку Самуэлю, a всю прочую собственность, движимую и недвижимую, любезному моему супругу, Тони Уэллеру, котораго я назначаю своимъ единственнымъ душеприказчикомъ. — Вотъ какъ!

— И больше ничего?

— Ничего больше. И такъ какъ все это дѣло касается только насъ съ тобой, другъ мой, то эту грамотку, я полагаю, всего лучше зашвырнуть въ огонь такъ, чтобы и слѣдъ ея простылъ.

— Что ты дѣлаешь? — закричалъ Самуэль, выхвативъ бумагу изъ рукъ отца, который, въ простотѣ душевной, принялся разгребать уголья, чтобы торжественно предать всесожженію завѣщаніе своей супруги. — Хорошій ты душеприказчикъ, нечего сказать!

— A что?

— Какъ что! Ты долженъ явиться съ этой бумагой въ судъ, старичина, и выполнить все по порядку, что тамъ потребуютъ отъ тебя.

— Неужто!

— Я тебѣ говорю, — отвѣчалъ Самуэль, тщательно свернувъ документъ и положивъ его въ карманъ. — Надѣвай сейчасъ же свое лучшее праздничное платье и маршъ за мной. Времени терять не должно.

— Очень хорошо, Самми, времени терять не станемъ: чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше. Только замѣть, мой другъ; одинъ только Пелль въ состояніи намъ обдѣлать эту механику — никто, кромѣ Пелля.

— Мы къ нему и пойдемъ, старичина. Скоро-ли ты соберешься?

М-ръ Уэллеръ подошелъ къ маленькому зеркалу, стоявшему на окнѣ, подвязалъ галстукъ и затѣмъ принялся напяливать на свое тучное тѣло разнообразныя статьи верхняго туалета.

— Погоди минуточку, другъ мой Самми, — сказалъ онъ, — старцы не такъ легко надѣваютъ свои жилетки, какъ ваша братья, вѣтреная молодежь. Доживешь до моихъ лѣтъ, самъ узнаешь.

— Нѣтъ, ужъ я лучше останусь вовсе безъ жилета, чѣмъ соглашусь напяливать его по твоему, старикъ.

— Ты такъ думаешь теперь, легкомысленная голова, — сказалъ м-ръ Уэллеръ съ важностью маститаго старца, — но, вотъ, если поживешь лѣтъ полсотни, да овдовѣешь раза два, такъ авось запоешь другую пѣсню. Дурь-то понемножку испарится изъ твоей головы, и ты на опытѣ узнаешь, что вдовство и премудрость идутъ рука объ руку, Самми.

Выразивъ эту непреложную истину, бывшую плодомъ долговременныхъ наблюденій, м-ръ Уэллеръ застегнулъ жилетъ отъ первой пуговицы до послѣдней, надѣлъ свой парадный сюртукъ, почистилъ шляпу локтемъ и объявилъ, наконецъ, что онъ совсѣмъ готовъ.

— Только надобно тебѣ замѣтить, Самми, — сказалъ м-ръ Уэллеръ, когда они катились въ кабріолетѣ по лондонской дорогѣ,- умъ хорошо, два лучше, a четыре и того лучше. На всю эту собственность, пожалуй, чего добраго, могутъ разгорѣться ненасытные глаза этого доки; такъ поэтому не мѣшаетъ намъ взять съ собой двухъ пріятелей на всякій случай, тѣхъ самыхъ, что тогда провожали тебя въ тюрьму. При нихъ я ничего не боюсь, потому что, видишь ты, они отлично знаютъ толкъ въ лошадяхъ.

— Что-жъ изъ этого?