Замогильные записки Пикквикского клуба

"Лишь только пробило два часа, въ одно мгновеніе все тихое и пустынное мѣсто оживилось и закипѣло дѣятельностію. Дверцы дилижансовъ снова висѣли на своихъ петляхъ, обивка была въ порядкѣ, желѣзныя части блестѣли заново, краска посвѣжѣла, фонари горѣли; на всѣхъ козлахъ были подушки и длинные чехлы, разсыльные совали пакеты въ каждый экипажный карманъ, кондукторы укладывали сумки съ письмами, конюхи выливали ведра воды на поновленныя колеса, рабочіе налаживали дышла къ каждому дилижансу, явились пассажиры, прислуга тащила ихъ чемоданы, кучера запрягали лошадей — однимъ словомъ, было совершенно ясно, что каждый изъ находившихся тутъ экипажей сноровлялся въ путь. Джентльмены, дядя мой при этомъ зрѣлищѣ вытаращилъ глаза до такой степени, что потомъ, до самой послѣдней минуты своей жизни, дивился, какъ это онъ не утратилъ способности снова закрывать ихъ.

"— Садитесь, сэръ, — сказалъ кто-то, и въ то же время дядя почувствовалъ y себя на плечѣ чью-то руку, — вы записаны на внутреннее мѣсто. Вамъ, я полагаю, лучше сѣсть теперь же.

"— Я записанъ? — произнесъ дядя, оборачиваясь.

"- Разумѣется.

"Дядя мой, джентльмены, не могъ возразить ничего, до того онъ былъ озадаченъ. Конечно, это было удивительно, но еще чуднѣе показалось дядѣ, что, хотя здѣсь тѣснилась цѣлая толпа и ежеминутно прибывали новыя лица, но нельзя было объяснить, откуда они появлялись: казалось, что они родятся какимъ-то страннымъ образомъ изъ воздуха или изъ земли и исчезаютъ тѣмъ же путемъ. Лишь только разсыльный сдавалъ свою ношу въ дилижансъ и получалъ свое вознагражденіе, онъ поворачивался и уходилъ, но прежде, чѣмъ мой дядя успѣвалъ выразить удивленіе и рѣшить, куда пропалъ разсыльный, полдюжины новыхъ разсыльныхъ уже торчали на томъ же мѣстѣ и гнулись подъ тяжестью ношъ, которыя казались до того громадными, что должны были ихъ раздавить. И пассажиры были одѣты какъ-то странно: всѣ въ длинныхъ, широко окаймленныхъ, вышитыхъ кафтанахъ, съ большими манжетами и беъь воротниковъ. И въ парикахъ, джентльмены, — большихъ, настоящихъ парикахъ съ косой назади. Дядя не могъ понять рѣшительно ничего.

"— Ну, садитесь же, что ли, вѣдь ужъ пора, — повторилъ человѣкъ, обращавшійся прежде къ дядѣ. Онъ былъ одѣтъ въ платье почтоваго кондуктора, былъ тоже въ парикѣ и съ громадными манжетами на своемъ кафтанѣ; въ одной рукѣ онъ держалъ фонарь, a въ другой громадную двухстволку, готовясь въ то же время, запустить эту руку въ свой маленькій дорожный ящикъ. — Сядете-ли вы, наконецъ, Джекъ Мартинъ? — сказалъ онъ, поднося фонарь къ лицу моего дяди.

"— Позвольте! — произнесъ дядя, отступая на шагъ или два. — Это совсѣмъ ужъ безцеремонно!

"— Такъ стоитъ на путевомъ листѣ,- возразилъ кондукторъ.

"— И не стоитъ передъ этимъ "мистеръ?" — спросилъ дядя, потому что онъ находилъ, джентльмены, что кондукторъ, котораго онъ совсѣмъ не зналъ, называя просто-напросто Джекомъ Мартиномъ, позволяетъ себѣ вольность, которую, конечно, не допустило бы почтовое управленіе, еслибъ только этотъ фактъ дошелъ до его свѣдѣнія.

"— Нѣтъ, не стоитъ, — хладнокровно отвѣчалъ кондукторъ.

"— И за путь заплочено? — полюбопытствовалъ дядя.

"— Разумѣется! — отвѣчалъ кондукторъ.

"— Заплочено?… — произнесъ дядя. — Въ такомъ случаѣ… который дилижансъ?

"— Вотъ этотъ, — сказалъ кондукторъ, указывая на старомодный эдинбурго-лондонскій мальпостъ, y котораго были уже отворены дверцы и подножки опущены. — Стойте… вотъ и другіе пассажиры. Пропустите ихъ впередъ.