Замок из золотого песка

Реутов кивнул. Мне было жаль его, но совсем не жаль Анну. Неприязнь к этой женщине с признанием Григория лишь усилилась. Но я не стала ему говорить, что подозрения мои насчет нее никуда не делись. Анна, на мой взгляд, могла Реутову и соврать.

Кстати, я вспомнила и подслушанный диалог Анны и Бедара под дверью моего номера. Я была почти уверена, что Анна решилась на разрыв с ним из-за Григория. А Амоев посчитал это ошибкой. И в голосе его тогда явно звучала угроза.

Да… наверное, это и есть любовь, когда ради избранника ты идешь на риск. Реутов может лишиться работы, а что Амоев сделает с Анной?

– Гриша, уезжайте с ней куда подальше, – посоветовала я и рассказала о том, что подслушала.

– Ты забыла, у меня жена в клинике Бедара. Как я ее оставлю?

– А что же будет дальше? – спросила я с сочувствием.

– Не надо из Амоева делать монстра. Ну, уволит меня, да и то не факт. Разберусь. Я пойду, Марья, попрощайся там за меня. Кстати, Игнашу не бросай, он хороший мужик, поверь. И добрый, в мать.

– Разберусь, – повторила я за ним и неопределенно махнула рукой.

Я вернулась в дом и в коридоре наткнулась на крепко выпившего Алексея, который нетвердыми шагами направлялся в мою бывшую спальню. Он кивнул мне, пробормотал «извини» и поспешил скрыться за дверью. Пьяный, он напомнил мне, что все иркутские гости показали себя на свадьбе не с лучшей стороны. И Алексей не был исключением. Стало вдруг жаль маму – похоже, она до конца не осознавала, что брат мужа может оказаться не очень приятным домочадцем. Я надеялась на Семочку: жену в обиду он не даст. По сути, меня из моей комнаты Алексей уже выжил, я пока буду ночевать в Ванькиной. А если мне придется переехать в Приозерье навсегда? Квартира Аркашина, после развода он может захотеть ее продать. Правда, был еще вариант попросить съемщиков освободить наше с мамой жилье, но это уж на крайний случай – от сдачи внаем «трешки» я получала приличную добавку к бюджету.

Я открыла дверь в свое временное пристанище. Ванькины фотографии с пианино мама переставила на книжные полки, сменила покрывало на кровати с пушистого розового на шерстяной клетчатый плед, убрала мягкие игрушки и плакаты со стен. Комната потеряла свой стиль, став нейтрально-обезличенной, как гостиничный номер. Мне стало грустно, я поняла вдруг, как скучаю по сестре.

Я уже хотела позвонить ей, когда телефон ожил сам. Номер был мне незнаком, но я приняла вызов. Услышав голос Ванькиной свекрови, я удивилась – у меня в контактах был записан совсем другой ее номер.

Ада Серафимовна Сикорская попросила о встрече. Недоумевая, зачем я ей понадобилась, я все же не отказала, договорившись на завтрашний вечер.

С утра было солнечно и жарко, а накануне вечером ветер шумно трепал листья на деревьях, и на металлический козырек крыльца падали крупные капли. Мне даже показалось по звуку, что это барабанят градины. В открытое окно тянуло влагой, засыпала я уже под частый, ритмичный стук дождя.

На удивление, проводить деда Никодима в последний путь пришло немалое количество жителей Приозерья. Столовая при кладбище вместила всех, хотя стулья стояли плотно друг к другу. А вот добрых слов за поминальным столом было сказано мало. В основном говорили мужики, которых отец и сын Стешины на свои поля нанимали сезонно. И только о том, каким неутомимым работником был дед Никодим – в его-то годы. Тихо обсуждался его крутой нрав, хамское отношение к людям и скупость. Я слышала этот шепоток, но делала вид, что мне все безразлично. Хотя в моей душе от недобрых слов вновь родилась жалость к деду: прожил человек почти девяносто лет, а любить его никто не любил. А он любил?

Почему-то в этот момент я вспомнила сестру. Любил ли дед хотя бы родную внучку? Я долго была абсолютно уверена, что нет. Пока одна случайная встреча не заставила меня задуматься – а что мы с мамой и Семочкой натворили своей неуемной любовью к Ваньке?

Встреча эта случилась около месяца назад, как раз в тот день, когда она объявила, что выходит замуж за Сикорского. Я сидела на остановке на трассе, машина Семочки не завелась, а в город нужно было попасть непременно сегодня. Я ждала маршрутку или, на худой конец, попутку, нервничала, потому что опаздывала на встречу с Лизой и Иришей. Под навесом остановки на лавочке сидела монахиня, как позже выяснилось, из женского монастыря иконы Божьей Матери «Всецарица». Не знаю, что меня подвигло на откровенность, но я выложила незнакомому человеку все свои сомнения насчет грядущей свадьбы. Да еще и пожаловалась на непутевую жизнь сестры, за которую у меня болит душа, словно она мне не сестра, а мой ребенок. Пожилая монахиня слушала молча, ни разу не прервав мою исповедь. И когда я, извинившись, замолчала, она задала мне вопрос, люблю ли я сестру? Я, даже не раздумывая, ответила «безумно».

«Вот именно, что безумно, почитай – без ума. Баловала, потакала, так? А любовь к ближнему – это в первую очередь строгость. Истинная любовь исходит не из того, что нравится другому. А из того, что ему полезно, невзирая на то, радует это его или нет.