Заморок

Катерина засмеялась, как всегда смеялась, — голову задрала и на весь свой рот. Таким ротом только сало жрать поперед всех. Это не я придумала, это мама Тамара говорила про Фросю. У Фроси тоже рот зацепляется аж за уши. А еще — таким ротом солдат любить. Это придумала тоже не я, а слышала на лозовой. Я тогда хорошо не понимала. Мне девчата сказали, что есть некоторые женщины, которые ротом. Тьху! Порядочный мужчина от женщины ротом — не допустит. Порядочный солдат не допустит тоже. Тем более Александр Иванович офицер-фронтовикорденоносец.

— Ой… Я не хотела… Катерина Сидоровна, вы не подумайте, что я сплетница… Я ж только перед вами…

— Ага…

— Надежда Сергеевна на утреннике вела себя без стыда.

— Божжже!

— И все это видели. Лора Николаевна тоже видела.

— Ну…

— Надежда Сергеевна чуть не накинулась на Александра Ивановича.

— Шо?

— Чуть не накинулась… Александр Иванович начал хлопать руками, и все-все захлопали руками тоже, так Надежда Сергеевна подошла до самого Александра Ивановича и начала хлопать своими руками Александру Ивановичу в самое лицо…

— А он шо?

— Он, конечно, был против…

— А она?

— А она аж накинулась… А детки, а матери тоже…

— Ну!

— У меня совести уже не было смотреть, я пошла… У Лоры Николаевны можно спросить про конец…

— Я ей сделаю конец! Я ж ее, гадость, жалею… На нее ж ни один мужик сам от себя не посмотрит…

Катерина развернулась, аж груди мотанулись.

Я подумала, что Катерина побежит до Надежды.

Не побежала.

В эту самую секундочку зашел Александр Иванович с другим мужчиной.

— Катя, соорудите нам с товарищем обед. Мы тут сядем.

Александр Иванович говорил, вроде Катерина для Александра Ивановича была простая работница, а не женщина, которой Александр Иванович сделал засос. А все знают, когда такие засосы делаются.

Катерина сама подавала, сама становилась возле стола, как уже меня учила.

Допустим, я б тоже могла. Я сначала так Катерине и сказала, что, может, я помогу. А Катерина меня не допустила. Сказала, чтоб я лучше помогла Галине.

Пускай.

Конечно, Катерина всегда выставлялась перед Александром Ивановичем и другими начальниками. Я уже раньше за ней видела. Александр Иванович в буфет один кушать не заходит. А есть же инспекция, есть товарищи с руководства, есть военкомат. Много есть кто. У нас же не буфет, а столовая ресторанного типа.

Я загадала, что если Галина уже картошку начистила, так Александр Иванович будет мой.

На кухне Галины не было. Я посмотрела кругом. Картошка не виделась. Кастрюля с водой была, а картошки не было. Я полезла в помойное ведро. Лушпаек тоже не было. А я ж раньше заметила, что Галина настроилась чистить.

Я не захотела спрашивать про картошку у Степана Федоровича и попросилась выйти на улицу дыхнуть воздухом.

По правде, я пошла не на улицу, а до Надежды. Я ж знала, что Катерина на час приклеится. А для которые на обед было еще рано.

Я зашла тихо. Не постучала, ничего.

Надежда сидела за своим столом и писала ручкой в тетради.

Я кашлянула для Надежды.

Надежда сказала, что сейчас, и не остановилась писать.

Я начала ждать.

Конечно, я себе считала: и один и два и три и четыре…

Я ж считаю и когда просто для времени.

У меня уже получилось семьсот, а Надежда писала и писала. Ручку в чернильницу ударит — и давай, ударит — и давай.

Я подошла близко и сказала:

— Надежда Сергеевна, здравствуйте, это я, Мария.

Надежда подняла свою голову на меня. Глаза у Надежды были наплаканные еще хуже.

Мне в эту самую секундочку Надежду стало жалко. Кроль, а человек же.

Я сказала:

— Надежда Сергеевна, я вас утруждать не буду. Я так… Вы ж меня на утреннике сюда звали. Помните?

Конечно, если б я Надежду пожалела и в эту самую секундочку тоже, я б про утренник не вспоминала. Получается разница.

Надо понимать.

Надежда вставила ручку в чернильницу, вроде кому куда-то вколола, и спросила:

— Ты про что хотела говорить?

— Я хотела про любовь.

— Божжже!

— Надежда Сергеевна, я вас сильно уважаю. Мне ж спросить не у кого, у меня мама умерла. А вы столько знаете, у вас и культура и все-все. У вас, наверно, много в жизни есть любви…

— Ой, Мария! Что ты…

— Вы не думайте, я не сплетница… Когда Катерина Сидоровна про вас говорит, я всегда не слушаю…

— Катерина?

— По правде, Катерина про всех-всех-всех говорит…

— А про меня что?

— Что вы как женщина — нехорошая, что она лучше. Лично я так не думаю, Надежда Сергеевна. Тем более у Катерины Сидоровны на шее засос.

— Что?

— Катерина Сидоровна мне сама похвалилась. Косынкой закрыла. Стыдно! Да ж, Надежда Сергеевна?

— Мария, у меня работа. Ты иди… Потом придешь…

— Ага, Надежда Сергеевна. А как же… У меня тоже работа. Как раз Александр Иванович в буфете кушает с своим товарищем.

Я не договорила про товарища, а Надежда уже вытащила ручку с чернильницы и опять записа́ла. И записала Надежда по старым буквам. Я ж близко, я ж увидела. Такое с человеком делает расстройство любви.