Заморская Русь

Поблуждав среди них, выбрались на мокрую кромку скользкого берега, покрытого травой и ракушками. Вытащили из воды байдару, спотыкаясь и скользя, поползли на чарующий звук. Слизь кончилась, видно они поднялись выше полосы прилива. Руки нащупывали какие-то глыбы, провалы между ними.

— Вот зараза! Или леший или водяной водят, — ругался Сысой и голос его звучал, как в пустой бочке.

И тут случилось чудо: над скалой поднялся краешек луны. Манившая звоном струйка воды толщиной в палец, оказалась в пяти шагах от пробиравшихся на ощупь людей. Под ней, в камне, было углубление в виде чаши. Незадолго Сысой вспоминал голодную зимовку и думал: какого рожна им надо было, если всем хватало сладкой воды? С трудом представлял, как мог смотреть на нее, не желая пить. И вот, припав потрескавшимися губами к ручейку, сделал два десятка глотков — расперло живот, хоть жажда не унялась.

Он через силу глотнул еще раз-другой и с сожалением отодвинулся. Рядом, вздрагивая всем телом, икал Тимофей.

Луна поднялась еще выше, высветлив под скалой ровную площадку в десяток квадратных саженей. На ней виднелись какие-то кучи. Сысой поправил топор за кушаком, стал осторожно продвигаться к ним.

— Таракан? — окликнул товарища. Отраженный голос заметался среди скал.

— Тут кто-то дров припас и кострище есть. Вдруг, зимовье найдем?!

Нарубив щепы из сухого плавника, распушив ножом сучок, он высек и раздул огонь. Костер осветил закрытую со всех сторон бухточку, уложенный в кучи плавник. К морской воде шла удобная тропа. Они с Тимофеем вытащили лодку в сажени от нее и пробирались к ручью самым неподходящим путем.

Промышленные спустились к воде, вытянули байдару ближе к огню.

Сысой взял из лодки муку, Тимофей повесил над огнем котелок с водой.

Вскоре, обжигаясь, они хлебали густую зашурань, притупившую чувство голода. Разомлев от еды и усталости, уснули возле огня.

Ночь была теплой. Только на рассвете стало знобить от сырости. Сысой свернулся под паркой, как кадьяк, то впадая в сон, то просыпаясь, — очень уж не хотелось подниматься, чтобы поддержать костер. Тимофей не выдержал, кряхтя и шмыгая носом, встал, надергал плавника из кучи, подкинул на подернувшиеся пеплом угли, стал раздувать огонь. Его внимание привлекло углубление в скале всего-то в десяти шагах от костра. Тимофей надел сюртук.

Рассветало. Остатки ночного мрака расползались по щелям бухточки.

В скале была пещера правильной формы со следами обработки камня, в которой можно было укрыться от дождя. Углубление пропадало во тьме. «Не дует ли?» — подумал Тимофей и, пригнувшись, шагнул под свод. Через минуту он с воплем выскочил наружу. Сысой у разгоравшегося костра вскинул фузею.

— Кто там? — крикнул и чуть не оглох от своего голоса, отраженного скалами.

Тимофей таращил глаза, мычал и скалился, но следом за ним никто не выскочил. Сысой спустил курок и тряхнул дружка за шиворот. Тот, стуча зубами, стал говорить, что видел нечто страшное и зубатое. Может, и медведь.

Но откуда ему быть на острове?

Сысой, с топором за кушаком, подхватил из костра смолистую палку, горевшую с одного конца, взял фузею. Тимофей с пистолетом в одной руке и с пылающим суком в другой — вошли в пещеру. Когда при свете факелов из тьмы показалась оскаленная человечья голова, Сысой, вздрогнул, чуть не выстрелив, ткнул горящей палкой вперед. В иссохшей скукоженной байдаре сидел алеут в пере. Потрескавшаяся кожа обтягивала выпирающие скулы и щелки глаз. Губы и щеки отвалились, адамова голова пугала оскалом от уха до уха. Сысой ткнул тело стволом фузеи, алеут дернулся как тряпичная кукла, лавтак на байдаре рассыпался. Он хотел уже обернуться к дышавшему в затылок дружку, но заметил во тьме еще одну байдару с лежавшим в ней телом.

Промышленные прошли по пещере шагов двадцать. На всем протяжении лежали иссохшие тела. Факела стали гаснуть, дружки, не сговариваясь, повернули к выходу.

— Сколько их там? — щурясь от утреннего света, перекрестился Сысой. — Вот тебе и алеуты?! На Кадьяке выволокут покойника за селение, бросят на него пару хворостин и все, похоронили. А здесь видишь что?

— Приодеты все, наверное, тойоны.

Всходило солнце. Как ни мало отдохнули путники после полутора суток мытарств, поняли, что теперь не уснут. «Спаси и сохрани!» — то и дело поглядывал на пещеру Сысой и крестился. Они подкинули дров в костер, позавтракали, с четверть часа сидели возле огня. Начался прилив, вход в потайную бухту заливало. Верхняя черта прилива, отчетливо видимая на скалах, была выше промоины.

— Что будем делать? — спросил Тимофей, вставая.

Сысой тоже поднялся.

— Осмотреться надо. Рыбы наловить, мяса добыть, там видно будет…

— Вдруг к этому острову больше негде пристать? — Тимофей кивнул на отверстие в скале, вытряс сюртук и надел его поверх шерстяной рубахи. Сысой задрал голову, оглядывая вершины скал, золотившиеся от солнца.

— Там вылезем! — указал на седловину.