Заморская Русь

— Что мертвяк, что сушеная рыба. Кочемас может задергать хвостом и прыгнуть в воду?!

— Так не бывает! — мотнул головой Сысой.

— А чтобы покойники вставали, бывает?

— Сам видел! — пробурчал тоболяк и, поглядывая на пещеру, шепотом стал рассказывать, как в детстве ночью остался один в церкви… А еще, говорили, старуха у нас жила, так ее три раза хоронили. Отпоют, закопают, утром — глядь, она на печи лежит…

— Предрассудки, — снисходительно посмеялся Тимофей. — А то, что в церкви было, — просто тебе приснилось.

— Может и приснилось, а может — нет! — согласился Сысой. — Раз ты такой смелый — ложись спиной к пещере, а я напротив.

— Он постелил парку, скинул сапоги, вытряхнул из них в костер стершуюся траву, фузею с зарядом картечи положил под бок и укрылся камлайкой.

Тимофей молча посидел и тоже лег, глядя в темнеющее небо, прислушиваясь к сонному дыханию товарища. «Говорит, боится, а легко уснул, — подумал с доброй завистью, — и все-то ему нипочем».

Ночью он несколько раз вставал и подбрасывал дрова в костер. Поблекло небо, начало рассветать, чуть дымили угли. Давно открылся проход в скале. В полосе отлива, среди камней, трепыхалась зазевавшаяся рыбешка. Вдруг земля дернулась и загрохотали камни. Оба вскочили на ноги. Сысой торопливо натягивал просохшие сапоги. Подземный гул пророкотал и стал затихать.

Потревоженные птичьи стаи с криками кружили над островом. Землетрясение было не в диковинку промышленным, пугала близость скал, которые при сильном толчке могли обрушиться.

Несколько мгновений была тишина. Сысой успел намотать кушак и сунуть за него топор. И тут земля задергалась с новой силой. Он наклонился, хватая ружье, вдруг Тимофей закричал не своим голосом, босой, сиганул к седловине.

Сысой бросил взгляд на пещеру и сам взвыл. Из-под каменного свода, не спеша, выползала байдара с веселым алеутом. Покойник сидел, развалившись, скалил желтые зубы и потряхивал лохматой головой. Байдара, качаясь на трясущихся камнях, разворачивалась в сторону костра.

Сысой выстрелил. Заряд картечи снес иссохшую голову, но тело в лодке продолжало двигаться. Казалось, алеут шарил перед собой руками, пытаясь нащупать копьецо. Сысой опять закричал, но сумку с патронами подхватил и кинулся на скалы следом за Тимофеем. Задыхаясь, догнал его возле седловины.

Камни сыпались вниз и падали в воду, чудом не задевая приготовленной к плаванию байдары. Безголовый алеут на лодчонке съехал с площадки и завалился на бок. Сысой надорвал зубами патрон, забил его в ствол. Тимофей затрясся от смеха.

— Это же от колебаний земли лодка поехала под уклон!

Сысой уже подсыпал пороха на полку из рожка, закрыл ее и взвел курок.

— Сейчас как полезут один за другим, — пробормотал, стуча зубами.

Тимофей загоготал громче:

— Они же сушеные!

Сысой побагровел от досады:

— Что же ты босым бежал и орал дурниной?

— Не знаю, — искренне удивился Тимофей, вздрагивая от неестественного смеха.

Птицы тучей кружили над островом, на лайде не было котов. Одиноко торчал крест на отмели. Но вот некоторые из птиц стали осторожно садиться на скалы.

— Кончилось! — Поднялся на босые ноги Тимофей. — Надо выводить байдару. Слава Богу, цела.

— Не-е-е, я туда не пойду! — замотал головой Сысой. — Ты ученый, ни в сглаз, ни в чох не веришь, иди, пригони ее на лайду, я тебя отсюда прикрою.

Вдруг полезут из дыры?! Хорошо, что у них кожи пересохли, водой нас не догонят…

Тимофей, посмеиваясь, стал спускаться, размахивая руками, хватаясь за камни, осторожно ступая непривыкшими к босой ходьбе ногами.

— Пистоль подбери, мещанин переученный! — крикнул вслед Сысой. Его злило, что товарищ хихикает.

Тимофей возле костра обулся, стянул к воде байдару, сложил в нее муку, одежду. Хотел уже сесть за весло, но вернулся, взял на руки обезглавленного алеута и потащил в пещеру.

Сысой закричал.

— Ты же испоганился?! Как с тобой есть из одного котла?

Тимофей взглянул на него снизу, улыбаясь, пополоскал руки, хотел наполнить пресной водой сивучий желудок.

— Стой! — закричал Сысой и стал спускаться: — Не тронь ничего погаными руками!

Он сам набрал воды, заставив Тимофея оттирать руки морской травой и полоскать. При том, бормотал молитвы от осквернения. Взошло солнце. На море был штиль. Промышленные вывели байдару из закрытой сумеречной бухты и, щурясь от солнца, пошли вдоль берега к кресту.

— Четвертый день болтаемся! — Обернулся к товарищу Сысой. — В партии нас, поди, уже отпели. Прошка с Ульяной опечалятся, да и Васька Васильев тоже, — вспомнил дружка и почувствовал, что нет больше обиды в душе.

Встали перед глазами домочадцы, какими видел их последний раз: мать в тяжелом платке, Фекла, побежавшая за санями. И вдруг стало страшно, что они узнают о его гибели. Он снова обернулся: — Таракан, слышишь? Погода хорошая, выбираться надо. Сюда и двадцать лет может никто не приплыть, чего ждать?

— Надо выбираться, — согласился Тимофей. — А ты знаешь, в какую сторону?

— Туда! — указал веслом на восток Сысой. — Не меньше двух суток плыть.

Надо еды запасти и воды.