Заморская Русь

Сысой снова хотел выругаться после «хлебной лавки», но Герман с любопытством повернулся к нему и спросил:

— А ты как собираешься жить далее?

Сысой помолчал и пожал плечами: не мог объяснить словами, чего просила душа?

7. Блуждающие в океане

12 апреля, на Василия-землепара, когда на Руси солнце греет пашню до пота и вылезают из берлог медведи, старовояжные передовщики с Карлука, Елового острова, Афогнака, из факторий и одиночек съезжались в Павловскую крепость. Таков был здешний обычай. Повеселевшие от солнца, тощие после зимовки стрелки собрались в казарме, накрывали стол скатертью, ставили иконы и свечи. Последними, по обряду, вошли иеромонахи, на этот раз Ювеналий с Макарием. Промышленные встали, кланяясь им, те поклонились сходу и, соборно помолившись, все вместе стали думать, как жить и вести промыслы.

— Господи, благослови! — крестясь, поднялся Баранов. Он был в урильей парке и дорогих сапогах. — Плохи наши дела, господа промышленные! — сказал с печалью. — Похоронили мы Гаврилу Логиновича, теперь у нас на всю Компанию один мореход и тот по контракту должен строить корабли, искать новые земли, а не воевать. Дай Бог, если удастся уговорить Шильца сопровождать идущие на север партии. А как упрется в букву контракта, да не пойдет? Кому-то надо доставить груз в Якутат и прикрыть ситхинскую партию…

— Я поведу галиот в Якутат! — встал Василий Медведников, кланяясь на три стороны. — Даст Бог, в виду берега, по-за-огороду доставлю груз и партию прикрою.

Промышленные с облегчением вздохнули: никому не хотелось служить при судах на компанейском жалованье. Передовщик Малахов, ругая обедневшие кенайские промыслы, рвался к Якутату и Ситхе, ссылался на слухи, будто Водяной в Кенайской губе проиграл промыслы какой-то нечисти, что коноваловские промышленные видели в Камышатской бухте, у воды сидящим на коряге, бородатого мужика в высокой шапке и зеленом кушаке. С тех самых пор бобра не стало. Малахов стал пересказывать слухи от кенайцев, будто они вытащили из воды сетью покойника, а он на берегу ожил и хохотал над ними…

Баранов поправил ладонью усы и с усмешкой остановил разговорившегося передовщика:

— Нынче в Кенаях вся лебедевская артель. За порядком они присмотрят, но без нашего присутствия нельзя. — Кивнул в дальний угол, где по чину и выслуге стояли молодые промышленные, заматеревший как мужик Васька Васильев, по-юношески стройный Сысой Слободчиков, Прохор Егоров — статный, широкоплечий, темнобородый. Возле троицы, как всегда, — Тимофей Тараканов с бородкой клинышком, в залатанном сюртуке: — Если молодые согласятся вести партию в Кенаи — отпущу под Ситху!

Поговорив о насущных делах и предстоящих промыслах, сход все решенное утвердил. Ювеналий, почитав молитву, поднес на серебряном блюде Животворящий Крест и Святое Евангелие в бархатном переплете.

Передовщики степенно подходили, целуя на верность партиям, Компании и управляющему, промышленные целовали Крест передовщикам. Духовные решение схода благословили. Ювеналий опустил на стол погасшее кадило, улыбаясь, сказал молодым тоболякам:

— И я с вами пойду, разгуляться не дам.

Люди начали люди расходиться, с батареи донесся сигнальный выстрел, караульный со смотровой башни крикнул:

— Галиот, братцы!

Промышленные, кто побойчей и помоложе, вскарабкались на острожные стены, стали махать руками и подбрасывать шапки.

— Еще не время для транспорта, — удивлялись старовояжные.

Толпа высыпала из крепости. В бухту входил шелиховский галиот «Предприятие Святой Александры». Корпус судна был сильно потрепан, на мачте висели кожаные паруса из невыделанных шкур. Галиот ткнулся бортом в причал, на берег сошли бородатые оборванцы в одежде из кож и меха, не похожие ни на матросов, ни на поселенцев, падали на колени, целовали землю:

— Слава Богу, добрались!

Притихшее население крепости изумленно глядело на прибывших.

Баранов уже в новом сюртуке и шляпе, протиснулся вперед. Седобородый передовщик Беляев, которого некоторые старовояжные знали в лицо, чудно называя Баранова господином комендантом, стал рассказывать, что шелиховский галиот был зафрахтован два года назад артелью тульского купца Орехова. В тот год все вольные и казенные штурмана оказались при деле.

Купец и передовщик стали просить охотского коменданта, чтобы разрешил взять на промыслы старовояжного морехода Филиппа Мухоплева. Комендант удивился, сказал, что тот совсем старый, умишко давно пропил — нынче заговаривается… Да и не пойдет, дескать, с вами, далее чем за версту, от охотского кабака с Государева-то пенсиона.

«Ты, батюшка, разреши, — упрашивали коменданта артельщики, а мы с мореходом договоримся!» Уговорили коменданта, подписал контракт со словами: «Одним пьяницей и дебоширом будет меньше».