Заморская Русь

— У меня в контракте записано: должен «искать новых земель…» Я хочу искать новых земель в этом году, — сказал, садясь на китовый позвонок.

— К северу от Бристоля? — спросил Баранов, глядя на него поверх очков.

Стол его был завален бумагами, пальцы перепачканы чернилами.

— Да, к северу!

— Какова же истинная цель на этот раз? — насмешливо спросил управляющий. — Желаете искать вход в Гудзонов залив с востока, за что обещана высокая премия Американскими штатами? Или попробуете достичь восьмидесятых широт, за что объявлена премия Англией?

— Я желаю найти новые земли! — не моргнув глазом, ответил Шильц.

— Яков Егорович, в контракте сказано «по необходимости компании».

Нынче на четыре судна два морехода: вы и Прибылов, и тот болен. В Кенаях надо Малахова прикрыть, кому-то надо быть возле Ситхи. Вся надежда на вас!

Видя, что коллежский советник не согласен со сказанным, добавил:

— В прошлом году я давал вам такую возможность!

— О, да! Русская возможность! Я много лет служу России и не могу понять, зачем давать такую возможность. Чтобы пройти тысячу миль и вернуться, надо пятнадцать человек, фунт муки, чарку водки, другой законный паек в день каждому. Русская возможность — дать втрое меньше и втрое больше получить, авось, Бог поможет! Половина людей перемрет в пути, другая будет вспоминать и похваляться: ах, какое хорошее было плавание…

— Это необходимость, Яков Егорович! — вздохнул Баранов. В прошлом году он вынудил экспедицию Шильца взять на борт партию промышленных. — Вы хотите за наш счет осчастливить открытием Англию? А что получит Компания?

Дым валил из ноздрей коллежского регистратора, как из печной трубы:

— Новые места промыслов! — прорычал он.

Баранов почесал пером за ухом:

— Вы же понимаете, что жалование платится за работу?! Я как раз пишу нашим компаньонам, чтобы прислали опытных мореходов. Давайте договоримся: как появится возможность, вы снова пойдете на север?!

— О, возможность! — проворчал, вставая, Шильц. — Знаю русскую возможность — взять на борт еды втрое меньше…

Перед Святой Пасхой в заливе показались паруса пакетбота. На Кадьяк шел лебедевский пакетбот «Святой Георгий», не своею волей отправленный ко святому Причастию Тайн да ко всенощному бдению. Еще не сошли на берег коломинские промышленные — по лицам видно было, гонит их беда. Петра Коломина снесли на причал на руках. Из тех, кто с ним пришел тринадцать зим назад, не было многих. На днях погибли еще два десятка промышленных, а от Константиновской крепости остались головешки. Не дотушил новый управляющий пожар в медновцах, недосмотрел: весенние ветры и голод среди индейцев раздули пламя.

Время от времени у лебедевской артели случались перестрелки с народами, живущими возле устья Медной реки, но больших распрей не было.

Шелиховская артель и вовсе жила с медновцами в мире. И вдруг они напали большим числом, убивая русских промышленных и чугачей. При бедном припасе коломинские люди продержались около двух недель, потом вынуждены были покинуть крепость, чтобы морем уйти на соединение с партией опального передовщика Коновалова, зимовавшей в Кенайской губе.

Нужда и штормовые ветры занесли их в Павловскую бухту и поклонились лебедевцы соседям: «Не оставьте в беде, православные!» Тесно стало в казармах. Баранов подошел к Прибылову, за зиму заметно поседевшему и состарившемуся.

— Тяжко тебе здесь, Гаврила Логинович? Давай прикажу перенести в мою землянку, все спокойней?

Старый штурман, лежавший за печкой, поднял выцветшие глаза, в глубине которых были и страх, и печаль, и надежда, болезненно улыбнулся:

— Я с малолетства по казармам. Лежу вот, слушаю и будто живу.

На зависть грешникам он отошел в пасхальную неделю после исповеди и причастия, крепко сжав холодеющей рукой мозолистую ладонь Ювеналия.

Кто-то из монахов отдал ему свою колоду, долбленую из цельного елового ствола, и ушел старый мореход, сам себе матрос и капитан, через бушующий океан облачный, к последней пристани, где нет ни скорбей, ни печалей, на милостивый суд Отца Небесного, любящего всех человеков.

Отгуляли Святую Пасху, помянули усопших — и кончился хлеб. Но близилось лето. Лебедевские промышленные немного отъелись после осады, слегка залечили раны, отстояли обедню и молебен по убитым товарищам. Едва стали стихать весенние бури их старый пакетбот «Святой Георгий» пошел на север. Петр Коломин в птичьей парке с шевелящимся от ветра пухом, лежал на баке, махал здоровой рукой, указывая курс. Терентий Лукин стоял на румпеле.

При смене галса, призывая к парусу пригорюнившихся товарищей, он кланялся на восток, где стыла зола Константиновской крепости, крестился, «Господи, благослови!» И говорил, укрепляя духом сидящих:

— Что, народ речной да озерный? Заплутали в океане? Не беда! Не оставит нас Отец Небесный, выведет и на этот раз. Наши павшие уже тама, они молятся за нас!