Заморская Русь

— Не чаял здесь встретить своих! А воды я вам не дам — у самого мало.

Баранов скрипнул зубами и повел караван дальше. Ночь провели, как прежнюю: половина байдарщиков ночевала на воде, другая на галере. Утром бочки из-под воды были сухими. Зарозовело небо, и вдали, блистая льдами, показалась великая гора. Она казалась обманно близкой, но все знали, как далек еще путь.

К полудню на горизонте заметили двухмачтовое судно с обвисшими парусами. Когда подходили к нему, кое-кто из промышленных уже держали во рту свинцовые пули — начиналась жажда. Алеуты, которые подошли к судну первыми, были допущены на палубу и плясали на шканцах. Капитан из республиканских штатов, узнав, что на галере находится сам Баранов, пригласил его в каюту, долго беседовал о ценах на меха и нынешних промыслах. Бостонцы поделились с партией пресной водой, в обмен на добытые меха продали муку, чай, тростниковый сахар и табак.

На другой день партия подошла к мысу святого Ильи, где в это время в одиночке жил Терентий Лукин. Завидев караван, он вышел на берег в высоких броднях, в длинной рубахе, от радости встречи даже Баранова обнял, с тоболяками расцеловался. Терентий много говорил и суетился, указывая, где положить байдары, куда нести груз. Русичи пошли в его дом, укрепленный частоколом и нагороднями, алеуты и кадьяки стали готовить стан на берегу, ловили рыбу и гонялись по заливу за нерпами.

В доме гостей встретила молодая чернявая женщина в русском сарафане, с покрытой головой. Из-за печки выбежал мальчонка двух лет, уставился на стрелков черными бусинками глаз. Лукин подхватил его на руки.

— И грех мой, и счастье, — сказал, обернувшись к Баранову.

Его женка расторопно накрывала на стол, улыбалась, стесняясь говорить по-русски. Гости трижды перекрестились и расселись на лавки.

— Как раз на Савву Стратилата родился, — Лукин опустил сына на тесовый пол. — Пусть послужит, как его покровитель — Святитель Пермский, только здесь, в Америке. Ему эта земля не чужая.

— Какой в том грех такого молодца родить? — улыбнулся Баранов. — Ты еще молодой. Мне — за пятьдесят, старик, а ведь тоже позапрошлый год колошка сына родила. Двадцать лет прожил без детей со своей венчанной, все подкидышей растил. Наконец, привалило счастье: дочь, потом сын, а монахи стали требовать забрать у меня единственного сына, чтобы самим воспитать, потому что я с колошкой не могу обвенчаться. Я не дал им младенца — так они на святого Антипу окрестили его Антипатром — «противу отца» значит, чтобы сын на меня не походил и блудником бы не был, — Баранов тряхнул головой, прогоняя заботы и обиды, пристально взглянул на хозяина фактории.

— А у нас к тебе разговор! — Выставил на стол штоф, стал доставать из мешка подарки. Самому Лукину протянул нож в сафьяновых ножнах.

Выдернул волос из седого уса, чиркнул клинком и перерубил надвое. Какой русич не любит хорошего оружия? Глаза у Лукина ожили, засветились.

— Опять воевать? — спросил.

— Не то, чтобы воевать, но жить придется по-воински.

— Было бы за что? — вздохнул Лукин.

— Да все за нее, за матушку-Русь!

— Где она, Русь, в которой есть место русичу? — усмехнулся Лукин.

— Доля наша такая! — качнул круглой головой Баранов. — Испытывает нас Господь, как воинов перед битвой, — не отречемся ли от Родины ради благополучной жизни. Зачем так надо — ему видней…

Лукин покряхтел, метнул на него взгляд из-под бровей, как поверх ружейного ствола.

— Эдак ты и холуев в святые возведешь!

Правитель же, вдохновляясь, стал говорить про русский острожек на Ситхе, где будут жить по правде и старине, в верности Руси и государю только надежные люди. Лукин опустил голову, скрывая блеснувшие слезы, покряхтел, покашлял, почесывая бороду, пробормотал, глядя в сторону:

— Думать надо!

— Что тут думать? — Запальчиво мотнул головой Баранов. — Не удовольствия же ради ты мотался по свету… Искал чего-то?

Лукин поднял прояснившиеся глаза:

— Русский дух, может быть, еще только и остался в суровом беглецком толке… Думать надо!

Водку он пить не стал, но выставил бочонок с таким крепким пивом, что промышленные вскоре запели, а Сысой с Ульяной пустились в пляс.

На другой день партия ушла в Якутат. Байдары двигались к югу медленно, то и дело останавливаясь для промысла. Галера далеко от них не отрывалась.

Не скоро караван достиг Якутатского залива. Едва лодки и галера стали видны с берега, к воде высыпало все население крепости и селения. Индейцы и русские поселенцы столкнули байдары на воду, стали грести навстречу партии.

Малое судно не могло принять на борт их всех, поэтому якутатские лодки кружили возле галеры прожорливой чаячьей стаей. Скаредно кричали поселенцы, спрашивая, не пришел ли «Финикс»? Привезен ли пайковый харч?

Индейцы бросали на правителя такие взгляды, будто Компания задолжала им жалованье за десять лет.