Заморская Русь

— Я никаких расписок не даю! — пробасил Поломошный, снял очки, пристально взглянул на промышленного: — «Финикс» не пришел ли?.. Тогда с Богом! Харч у нас кончился, как утверждает Степан Федорович, — кивнул на Ларионова. — Что даст — ваше счастье, нет — я ему не указчик.

Ларионов с Сысоем вышли на крыльцо.

— До чего зловредный человечишко?! — староста пнул подвернувшийся камень. — Все ему надо сделать поперек!

— Не стоит серчать, Степан Федорович! — Сысой метнул на него удивленный взгляд. — Отпиши Бырыме и мы пойдем к Нучеку.

На Преображение галиот «Святая Великомученица Екатерина» вошел в Константиновскую бухту. Вместо черных, торчащих из земли горелых бревен, на острове поднялась новая крепость с восьмигранными башнями, с окованными железом воротами, со стенами в две сажени. Со стороны леса был ров. На кладбище промышленные подновили старые кресты.

Увидев «Екатерину», на берег вышли стрелки и работные чугачи. Все они ждали транспорт, но никто не подал вида, что разочарован прибытием галиота от промышлявших партий. Хозяева подхватили гостей под руки и повели к себе. Из крепости вышел передовщик Кусков с отросшей до плеч гривой. В его волосах виднелись нити проседи, лицо было выбрито, чтобы местные девки любили и Катька, не понимавшая русской красы.

— Доброго здоровьица, Иван Александрович! — приветствовали его тоболяки. — С Яблочным Спасом тебя… Катерине Прохоровне поздравления и поклон от Александра Андреевича!

Катерина сверкала черными глазами, радуясь встрече. Она была простоволоса, как девка, в шелковом барском платье. Бросилась к Ульяне, приняла корзину с репой, переданную Лукиным, восторженно ойкнула, что-то зашептала подружке на ухо. По случаю светлого праздника в крепости не работали. Промышленные были принаряжены и чисты. Гостей повели в баню, накормили, затем толпой, отправились на кладбище. Григорий Коновалов с дружком Галактионовым шли впереди и по-хозяйски указывали, где кто лежит.

И здесь уже было много знакомых у Сысоя Василием, у Ульяны еще больше.

К соборному столу она вышла в шелковом платье с непокрытой головой, на которой вместо платка или кички копной были уложены волосы. Васильев взглянул на жену, охнул, застонал и сел на пол, промахнувшись мимо лавки:

— Срамота-то какая!

А Григорий Коновалов смотрел на Ульку с таким восхищением, что она зарозовела, опустила глаза с подрагивающими ресницами, придерживая пышные юбки, склонила голову с башней золотых волос.

— Ну и как я тебе нравлюсь, Гришенька?

— Царевна! — прохрипел Коновалов с таким неподдельным восторгом, что Ульяна зардела еще краше. А он, взяв себя в руки, тоскливо улыбнулся, расправил по груди пышную бороду, заломил шапку: — Меня бы такая хоть раз от души поцеловала — кожу бы дал с себя содрать!

— Так-то, Васенька! — Поклонилась мужу Ульяна. — Людям нравлюсь.

Купи-ка ты мне это платье.

— Пусть Гришка и покупает, раз ему нравится! — проворчал Васильев.

Коновалов, сверкнув глазами, сбил шапку на затылок, встал фертом:

— Дозволь, царевна! Сделай счастливым, прими подарок!

Но Ульяна опустила голову, подхватила длинные полы и кинулась вон, скрывая слезы.

— Эх, Вася-Вася?! — укоризненно взглянула на Васильева Катерина и ушла следом за ней.

— А чего такого я сказал? — удивленно пробубнил Васильев, в недоумении почесываясь и переминаясь с ноги на ногу. — Срамота русской бабе в такой одеже… Еще бы, как колошка, вышла на люди голой.

— Васька! — зло прорычал Коновалов. — Не купишь жене платье — сам куплю, надену на свою полюбовную чугачку, выкрашу ее вохрой и буду думать, что с Улькой сплю…

— Тьфу на тебя! Кобель старый. И когда только отвяжешься от меня?! — разъяренно вскрикнул Васька и ушел следом за женой.

Глаза у Ульяны просохли быстро: не прошло и десяти минут — она смеялась, вихляясь, как кадьячка в шелковом платье, с непокрытой головой обносила всех пареной репой вместо яблок, как это водится в Сибири на Спас.

Катерина наливала в чарки пиво, приговаривая:

— От Лукина, значит, освященное!

— Эх, нет с нами старого! — Покачал головой Кусков. — Некому почитать для души, что пристало в этот день.

Отпели, отгуляли Спас, видно раздразнили силу темную, нечисть завистливую. Стали на небе собираться тучи, засвистал ветер — удалеемолодец. Извиваясь в похабных плясках, заскакали по морю жгуты смерчей. От их буйств взбеленились волны. Среди ночи разыгралась буря в устье реки Медной. Ветер рвал с корнями деревья и швырял в море, волны захлестывали малые острова и камни.