Заморская Русь

Все побросали работу, похватали ружья, сабли, патронные сумки. Более полутора сотен стрелков, алеутов, кадьяков, чугачей переправились через Индейскую реку и на «ура!» бросились под стены крепости следом за отрядом Арбузова. Под командой пушкарей, алеуты и кадьяки перетащили на другой берег шесть пушек. И тут со стен началась ураганная пальба. Пули градом застучали по земле, запели, рикошетя от камней и пушек. Полдюжины алеутов и кадьяков переранило в одну минуту, остальные побросали ружья, копья и кинулись обратно, за реку.

— Куда? — кричали Сысой и Васька, хватая прислугу за одеяла и парки. Но мимо них уже мчались чугачи и русские казары. Васильев схватил одного, тряхнул, тот с перекошенным лицом прохрипел:

— В гробу я видел такую службу за десять целковых! — вывернулся, кинулся в воду, барахтаясь, как пес.

Полтора десятка матросов и полсотни партовщиков прижались к стене крепости, пытаясь поджечь ее сырые стены. Баранов потерял парик, его белобрысая непокрытая голова выделялась среди отряда. Ситхинцы, азартно свешиваясь со стены, палили из ружей вниз. Матросы и промышленные отстреливались.

— Убьют Бырыму! — подскочил к брошенным пушкам Василий Труднов. — Мать его… Опять забыл надеть броню!

Васька и Сысой торопливо заряжали пушки у реки. Теперь только они могли спасти отряд, попавший в западню. Труднов выстрелил, выстрелил Васильев. Ядра пронеслись над стеной.

— Господи, благослови! — пробормотал Сысой и сунул фитиль в запал. Со стены полетела щепа, сгоняя ситхинцев в укрытие.

— Боюсь в своих попасть! — бросил банник Васильев, нацеливая другую пушку.

— А ты не думай про них! — крикнул Сысой. Лицо его было черным от пороховой гари.

Пушкари и четверо стрелков едва справлялись с шестью пушками. «Нева» и галиоты торопливо подтягивались на якорях к берегу.

— Если колоши не дураки — сейчас сделают вылазку! — спокойно сказал Лукин. — Алексашку пристрелят первым — сильно приметный!

— Помогать надо! — схватился за ружье Сысой. Лукин удержал его рукой на месте.

— Отсюда помогать надо! У них теперь вся надежа на нас! Наводи! Ловко у тебя выходит!

Возле батареи пули защелкали реже. Весь огонь ситхинцы перенесли под стену и палили беспрестанно, не слишком-то опасаясь бьющих по стене ядер.

Ворота приоткрылись, оттуда с ревом выскочили латники. В ту же минуту один матрос был поднят на копьях. Другие, служилые и промышленные, выстроились, отбили тело и стали отступать к реке. Васька Васильев, опоясанный саблей, схватил фузею, кинулся к отряду. Лукин выругался ему вслед. На стену выскочили до сотни ситхинцев, толкая друг друга, стреляли и каждый метил в белую голову Баранова с блестящей лысиной. Вокруг него то и дело падали люди. Троих матросов тащили под руки. Пули со стен попадали и в ситхинцев, пошедших на вылазку. И тут заговорили шестифунтовые пушки с «Невы» и галиотов. Со стен крепости полетела щепа. Сысой положил три ядра сряду по воротам и увидел, что ситхинцы остановились, стали пятиться.

К реке прибежал Прохор, он хромал, из сапога хлестала кровь.

Ворошилова волокли под руки. Вот запнулся и заклевал носом Баранов, неловко выбрасывая вперед ноги. Ситхинцы на стенах, где едва можно было устоять при канонаде, завыли и заплясали. Лукин с Трудновым, бросив пушки, побежали к правителю, подхватили его под руки. Зашевелились и запели вокруг них камни от пуль. Васька Васильев с окровавленной саблей, старые Антипин и Рысев отступали последними. Вдруг повалился Лукин, за ним Труднов ткнулся в землю красным носом. Сысой закричал, бросился к ним, следом заковылял раненый Прохор.

Баранов с окровавленным плечом уже выправился и волок Лукина. К нему подскочили промышленные. схватили Труднова под руки. Перераненные матросы и стрелки дали ружейный залп, потом другой, раненых и убитых переправили через реку. Корабли с моря стали стрелять реже. Ситхинцы выскочили на стены, победно закричали и стали палить из двух бойниц по «Неве», хотя ядра не долетали до фрегата.

Из укрепления смущенно вышли бежавшие в начале боя русские и алеуты, виновато подняли на руки раненых и убитых, переправили обратно пушки.

Бледный как мел, раненый лейтенант Арбузов хлестал их шпагой и кричал:

— Если б все были смелы, как мои матросы… Мы уже у ворот были!

Двое его людей были убиты, почти все переранены. Из лесу брели матросы лейтенанта Повалишкина, многие были в крови, одного несли на руках, был ранен и зол сам лейтенант. Среди старовояжных стрелков погибло два близких друга Баранова, у Лукина — три пули в спине, у правителя насквозь прострелена рука. На берегу Индейской реки убило четверых алеутов из пушкарской прислуги. К вечеру, оставив покойных в крепости, матросы с офицерами вернулись баркасом на «Неву».

— Кровавый молебен случился на Покров, — постанывая, поморщился от боли правитель. — Не укрыла грешных Богородица, видать прогневили.

Он выпил пару чарок водки, лекарь стал доставать из раны осколки кости, затем перевязал руку и подвесил на кожаный ремень. Без шапки и парика, в сюртуке на одном плече Баранов обошел лагерь, склонился над Лукиным, принесенным в барабору.