Заморская Русь

Пленные желали смерти, поглядывая на родной остров. По их вере после насильственной гибели человек недолго задерживается в другом мире и вновь зарождается в женщине на родной земле: да еще и выбирает себе семью побогаче. Ранняя смерть — это вечная молодость. Глядя на любимые места, индеец, обычно, говорит: «Скорей бы умереть, чтобы снова родиться здесь молодым!»

К вечеру осажденные прислали к селению парламентеров, тойона и трех воинов. Лица их были раскрашены красными и черными полосами, у тойона вычерчен белый круг. Все четверо — в лосиных жилетах с пришитыми стальными пластинами, которые покупали у бостонцев. Они положили на землю ружья, поплясали, крикнули: «Ух!» Тойон с важным видом заявил, что его сородичи желают заключить мир с Россией.

Баранов вышел за заплот с толмачом и сказал:

— Вы разорили нашу крепость, убили многих невинных. Мы пришли, чтобы наказать вас! Но если все ситхинцы раскаиваются в содеянном, то пусть пришлют своих главных тойонов. Мы хотим кончить дело без крови!

Индейцы три раза крикнули «ух!», подняли ружья и с гордым видом ушли.

Утром следующего дня тот же тойон привез заложника. Едва их лодка приблизилась к берегу, аманат навзничь бросился в воду, а его сородичи налегли на весла и поплыли в обратную сторону. Баранов послал своих людей из укрепленного селения, они вытащили заложника из воды и привели его.

Аманат, который был таким дальним родственником главного тойона, что сама присылка его считалась оскорблением, вручил правителю шкуру бобра, а тот одарил его паркой, надевать которую любой индеец посчитал бы за позор, чтобы не уподобиться алеутам, кадьякам и чугачам.

Над Ситхинской крепостью подняли белый флаг — исподнюю рубаху русского промышленного. В новом Михайло-Архангельском укреплении тоже подняли белый флаг, соглашаясь на переговоры, но заложника выпроводили, требуя тойонов. Около полудня тридцать размалеванных ситхинских воинов подошли к заплоту, стали в строй, положили ружья и начали переговоры.

Баранов, внимательно выслушав их многословные рассуждения о мире и справедливости, ответил:

— Я забуду о ваших злодеяниях, если дадите двух надежных аманатов и вернете из плена всех кадьяков!

Индейцы вновь пустились в рассуждения и говорили ни о чем целый час.

Баранов стал выходить из себя, пригрозил штурмом. Ситхинцы три раза прокричали «Ух!» — что означало конец делу, развернулись и ушли.

Некоторые старовояжные тоже озлились, стали давать советы правителю:

— Пугнуть их надо! Завтра Покров, а они все тянут волынку.

— У них вся надежда на то, что мы таким скопом на одном месте быстро оголодаем и уйдем!

— Штурм так штурм! — согласился Баранов, молодцевато подтянулся и стал выше ростом. — К ночи приготовиться не успеем, а завтра Покров, — поднял глаза на образок в углу бараборы и трижды перекрестился, бормоча: — Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, припадаю Твоей благодати: помози мне, грешному, сие дело, мною начинаемо, о Тебе Самом совершити, во имя Отца и Сына и Святаго Духа… — откланялся с набожным лицом и сказал передовщикам: — Даст Бог — Пречистая Заступница укроет нас грешных Покровом своим, а ночка темная спрячет от пуль каленых.

На Покров, в укреплении кипела работа. Под начало преданных тойонов были собраны две сотни кадьякских, алеутских и чугацких удальцов, они вязали к стрелам огнива и готовились к приступу. Три десятка креолов, камчадалов и прибывших на службу новобранцев чистили ружья и пушки. Два десятка старовояжных стрелков руководили приготовлением к бою, остальные несли караулы. С «Невы», «Александра» и «Ермака» завозили якоря байдарами. К берегу пристал баркас, из него высадились полтора десятка матросов с ружьями и двумя легкими пушками. Посыльный прибежал к Баранову и передал, что Лисянский приказал лейтенанту Арбузову попугать осажденных, если удастся — сжечь сарай и лодки под стеной.

Другим рейсом с баркаса высадился второй отряд под командой лейтенанта Повалишкина и пошел в обход крепости со стороны леса. Баранов чертыхнулся, бормоча:

— Кабы не вздумали идти на штурм!

Ситхинцы равнодушно смотрели на подступающего врага и делали вид, будто ничего не понимают. Они не стали стрелять, когда Арбузов поджег сарай. Черный дым пополз по земле к воротам крепости, эта дымовая завеса прельстила молодого лейтенанта. Тявкнула его пушка — ядро отскочило от толстой стены, как горошина. Полтора десятка матросов с ружьями и офицер со шпажонкой закричали «ура!», кинулись под покровом дыма к воротам, волоча за собой пушки. Повалишкин со стороны леса увидел маневр и, боясь недополучить лавры, тоже повел свой отряд на штурм. Со стен за ними спокойно наблюдали ситхинцы и не стреляли.

— Детушки! — завопил Баранов. — Их сейчас перебьют, как гусей!

Становись! Пушки к бою!