Заморская Русь

Наспех проверив счета и меха в казеннике, Резанов велел собрать всех алеутов селения «Доброе Согласие» и ближайших к нему жил. Девять лет назад крещенные пропавшим монахом Макарием, они жили в том же состоянии, что и их деды. Прошло время случайных наездов вольных казацких артелей: на островах утвердился закон, алеуты смирились с постоянным присутствием русских передовщиков, и даже находили в этом преимущества, которых были лишены их воинственные предки.

Алеуты пришли к конторе и с равнодушным видом сели на корточки, думая, что к ним прибыл русский царь. В камергерской шляпе, в шитом золотом мундире на крыльцо компанейской конторы вышел Резанов и спросил через толмача, довольны ли собравшиеся своим управляющим. Алеуты дружно и равнодушно ответили, что довольны.

— Заслуживает ли господин Ларионов награды за безупречную службу?

Алеуты ответили, что заслуживает, и Резанов повесил на грудь Емельяна Григорьевича золотую медаль, а толмача Попкова наградил серебряной. Затем велел привести Куликалова.

В трезвости передовщик Куликалов был милейшим человеком. Если кого и обижал по пьяному делу, то после очень стыдился и всеми силами старался загладить дурной поступок. А выпивать ему удавалось не часто. Если бы у алеутов спросил кто-нибудь из своих людей, плохой или хороший это человек, они бы посмеялись или стали передразнивать Куликалова, подражая его походке, речи, что у большинства из них получалось очень искусно. Сами они не выносили побоев, никогда не били жен и детей. Но Куликалов — «косяк», дела его семьи — его «косяцкое» дело.

— Плохой ли это человек? — спросил Резанов.

Алеуты дружно и безучастно ответили ему:

— Плохой!

— Заслуживает ли он наказания?

— Заслуживает!

Сомнение закралось в душу компанейского ревизора: а не ответили бы они так же, спроси он алеутов — плохой ли человек Ларионов? Но Куликалов избил женщину и Резанов велел на глазах собравшихся заковать старовояжного передовщика в железо, отправить с первым судном в Охотск на дознание.

— Запомните, — обратился с пылкой речью к населению Уналашки, — для русского царя все его подданные равны…

Поплясав, угостившись и разобрав подарки, алеуты разбрелись по жилам и факториям. Два тойона зашли в землянку к живому еще Николаю Чупрову, участнику первого вояжа к Алеутским островам под началом Михайлы Неводчикова. Алеуты давно считали старика Чупрова своим человеком. И отцы их, и сами они помнили, что Чупров всегда жил на Уналашке и многим был родственником. Они расселись возле жировика, стали бойко говорить о главном тойоне русского царя, который совсем не похож на «косяка» и одет во все блестящее, как женщина. Наверное, он — жена царя?

Один из тойонов оттопырил мизинцы, втянул короткую шею, закатил глаза и пролепетал тоненьким голоском:

— У-тя-тя! Мя-мя-тя! — подражая интонациям и благородным манерам камергера.

— У меня теперь один царь — Ларионов, — прошамкал полуживой от старости промышленный. — Да Господь Бог над нами.

Такой ответ не устроил алеутов. Они посидели еще и сказали:

— Похоже, русский царь алеутов любит больше, чем косяков?!

— Косяков никто не любит! — согласился старик, забывавший порой, кто он, иногда думавший на алеутском языке. Гости посидели еще, вспоминая сородичей, ездивших с купцом Киселевым в главный косяцкий город. Они вернулись оттуда с дорогими подарками и хандрой в груди.

— Если русский царь так любит алеутов, отчего никто из них не стал главным тойоном всех косяков? — спросили старика Чупрова.

— Наверное, оттого, что явились к царю сразу пятеро — надо было одному! — ответил старик, кашляя и хрипя.

Гости оставили ему часть подарков и ушли по своим бараборам.

Возле Кадьяка погода испортилась и сделался недолгий шторм. Ветер выломал у брига бушприт. Офицеры поносили охотских плотников и судостроителей, оказалось, что наклонная мачта, вделана в корпус всего на три фута. Машин, Хвостов и Давыдов, проявив высокую изобретательность и морскую выучку, сумели без кливеров провести бриг в Павловскую бухту. Над опустевшей крепостью трепетал трехцветный флаг Компании, на причале их встретил титулярный советник Баннер, временный управляющий Кадьяком, присланный сменить Баранова на должности главного правителя.

Резанов пересчитал меха в казенниках, проверил бумаги, оставленные Барановым титулярному советнику. Из наставлений правителя, со слов Баннера он понял, что монахи часто досаждают компанейскому правлению и велел привести их. Иеромонах Гедеон проинспектировал училище, которым начальствовал иеродьякон Нектарий, остался доволен знаниями учеников, но был раздосадован тем, что служба в храме велась только на русском языке, достойных переводов Евангелий на кадьякское наречие не было.

Глядя на четырех монахов миссии в залатанных рясах и разваливающихся сапогах, Резанов негодовал, топал ногами, называл их невеждами, ставил в пример иезуитов, которые дают диким свет знаний, а не лезут от безделья в коммерческие дела Компании, грозил выслать их в Россию и ходатайствовать перед Святейшим Синодом, чтобы всех четверых расстригли.