Заморская Русь

«Милостивый государь Александр Андреевич!» — стал громко и торжественно читать, но споткнулся, пробормотав несколько предложений, неинтересных собравшимся. Поводил носом по строчкам. — А, вот! «Строить нужно так, — обвел взглядом лица партовщиков и вновь зарокотал в полный голос, — чтобы можно было похвастать, что в Русской Америке живут благоустроенно, не так гнусно, как в Охотске…» — далее Баранов снова сбился на полуслове, наткнувшись на строчки, где Шелихов и Полевой ругали его за купленный фрегат, который можно было захватить бесплатно.

— Так вот! — снова поднял голову. — «Старайтесь сделать красивую площадь, от нее улицы в несколько рядов, в лесных местах — просеки с сохранением леса для красоты перед домами, ровные огороды у домов, дома одинаковые, заплоты низкие, красивые… И, ради Бога, ничего деревянного не делайте, временного тоже… Пусть сначала две-три семьи поживут в одном, но хорошем доме, потом расселите. А так же подберите приличное удобное место в центре для казенных помещений: церкви, монастыря, духовного правления для архимандрита, магазина, гауптвахты, конторы и лавки, где старосты и приказчики содержат свои товары.

У работных должна быть одинаковая форма, штык на поясе. Барабаны бьют по утрам и вечерам зарю, музыка в крепости и на батарее для веселия работающим и живущим. Стройте с першпективой на большой город.

Инородцев приглашайте жить вблизи, но чтобы не было их, праздношатающихся по крепости. Монастырь и церковь должны быть устроены так, чтобы монахи и белые священники не мешали друг другу…

Батареи с редутами, меж них — заплот и рогатки вокруг всего селения или хотя бы с опасных сторон. Для входа и въезда — большие крытые ворота, кои именовать „Слава Америки“, „Слава России“, русским или колошам… Редуты именовать в честь Государей… Здесь же верфь… Не может быть, чтобы, хорошо все устроив, не ехали сюда русские селиться добровольно…» — последнюю фразу Баранов прочитал с особым ударением, поднял голову и увидел кислые, недовольные лица. Переступил с ноги на ногу, почесал затылок. — Да, шибко уж того, — пробормотал и добавил громче: — Компаньоны — пайщики совет дают, а решать вам, господа!

— Кто же в том городе жить будет? Разве немцы? — удивленно воскликнул кто-то из новоприбывших каторжан. И, как по сигналу, сход разразился руганью:

— Пущай питерские барышники и алеуты в каменных хоромах живут! Им привычно!

Архангельские мещане, растолкав передовщиков, вышли в первые ряды и потребовали слова.

— Город Архангельский, народ в нем дьявольский! — пошутил Баранов, стараясь разрядить страсти. Опомнившись, опасливо зыркнул на монахов, набожно закатил глаза. — Господи, прости мя грешного, — перекрестился.

— Вам, сыроедам каргопольским, может, и привычно жить в каменных хоромах, устюжанам-табачникам — тоже! — огрызнулся старовояжный стрелок Антипин. Скинул шапку, кланяясь сходу и монахам. — Чего хотят господа компаньоны, главные наши пайщики? Ведая или не ведая того, хотят нашими руками пустынное место превратить в неметчину… Архангельск онемечили, теперь здесь? Где это видано, чтобы русичи под барабан на работу ходили?

Чтобы под музыку за стол садились? Ныне по нужде всякой дрянью сквернимся, после, как питерские бояре, будем устриц сосать под музыку?

Вразумите, батюшки, отцы преподобные?!

Келарь Афанасий, тощий и длинный, потеребив тесемочку на косице, задумчиво ответил:

— Нам с барабаном негоже! Нам с молитвой — и за стол, и на работу…

— Так-то вот! — обрадованный поддержкой монахов, пригрозил пальцем стрелок.

Старовояжный Зиновьев со шрамленым лицом и кружевным воротом женского платья под камлайкой, не спрашивая дозволения, обратился к сходу:

— А я то думаю, отчего десятый год все строю и строю?

«Трехсвятительскую» крепость строил, «Павловскую», «Афогнакский» редут, одиночки всякие… Кто я по контракту? Промышленный! Стрелок! Я зверя добывать прибыл, а не города строить… Иркутским нашим компаньонам — нужда в городах, пусть сами строят за десять рублей ассигнациями при компанейском харче!

Баранов от досады натянул треуголку до бровей, пышные усы стали задираться концами, почувствовав, что спор заходит в опасное русло, где он теряет власть над людьми. Поднял руку, гул не прекратился. Василий Медведников, верный дружок, вынул из-за кушака пистолет, выстрелил в хмурое низкое небо.

— Тихо, господа промышленные! Эдак каждый только себя слышит. Пусть управляющий говорит.

— Ты, Зиновьев, поболее моего на островах служишь, а потому я тебя и слушать, и уважать должен. Но и ты меня выслушай и ответь при людях, чтобы все слышали: в какую партию вчера просился?

— Ну, в якутатскую! — неохотно ответил Зиновьев, воротя нос в сторону.

— В якутатскую! — громко повторил управляющий. — Потому что в ней бобров и котов на пай взяли вдесятеро больше, чем в других. А теперь спроси у Куликалова, Пуртова, у Кочесовых или у любого, кто оттуда вернулся: можно ли там продержаться без крепости? Другие за тебя строить будут, а ты только промышлять?