Заморская Русь

Поглядывал Сысой и на Прохора. За год на промыслах он сильно переменился: стриженая борода не по возрасту густа, одевался как все, не первый год живущие на островах: во фланелевую рубаху без всяких вышивок и оберегов, в сапоги и парку. Лишь преогромный крест, клацавший на груди, остался от рудничного парня, приведенного в Бийский острог. На нем была дорогая, лихо надорванная шапка, из сапога торчало сено, ворот рубахи без пуговиц лихо распахнут. Небрежным махом он скинул парку и шапку, швырнул на нары, пинком подвинул китовый позвонок, плюхнулся на него.

Ульяна поставила на стол горку намасленных блинов в простой деревянной плошке без росписи и украшений.

— Ешьте, гости дорогие! — Поклонилась, постреливая на Ваську быстрыми скользящими взглядами.

Константиновцы снарядили свой пакетбот с двумя десятками стрелков.

«Эскадра» из трех судов пошла вдоль берега Чугацкой губы, показать силу и единство «косяков». Затем, от устья Медной реки, три судна двинулись на выручку Якутатского укрепленного поселения.

Байдары индейцев на сближение с караваном не шли, но следовали за судами на безопасном расстоянии. Так, в их сопровождении, галиот, пакетбот и галера подошли к мысу святого Ильи, где, сверкая белыми склонами и ледовыми трещинами, до самых небес вздымалась дивная гора. Сысой задирал голову, глядя на хребет, о котором слышал с детства и который представлял выше куполов Тобольского кремля, пока не увидел камчатских двуглавой и Вилючинской гор. Но на них он смотрел издали. А эти — вот они! Трепыхалось в груди сердце и казалось, бормочет за плечом покойный дед Окулов, бывший здесь больше полувека назад.

Фактория была пуста, хотя еще не сожжена и даже не разграблена.

Старовояжные стрелки осмотрели следы и решили, что здешние зимовейщики подались в Якутатскую одиночку. Мыс был тих и пустынен. Тускло светило осеннее солнце, на каменистый берег набегала неторопливая волна прибоя.

Дурманный дух хвойного леса и вечных льдов тек с гор, мешаясь с запахом океана.

Васька по-хозяйски высматривал берег, покрытый лесом, елани с упавшими без хозяйской руки высокими травами. Прохор тоже был здесь впервые, озирался и с восторгом бормотал:

— Благодать, как у нас, на Алтае! Не то, что промозглый Нучек!

— Поди, озимые до стужи вызреют, — рассуждал Василий. — У нас на Дмитра куда как холодней.

Покрейсировав среди скалистых островов, покрытых хвойным лесом, суда вошли в небольшой залив, со всех сторон защищенный от ветров. Он был открыт мореходами Измайловым и Бочаровым и назван ими Якутатом. С юга виднелись белый утес острова и заливные камни. К северу, насколько хватало глаз, тянулись горы покрытые лесом и снегом. Выше всех вздымалась вершина Святого Ильи. Три ледниковых языка сползали с нее в залив. Над Якутатской крепостицей был приспущен трехцветный флаг. Вокруг укрепления дымили костры осаждавших. Увидели корабли, они убежали в лес, скрываясь за деревьями, поглядывали, что будет дальше. Ни якутаты, ни байдарщики пришедшие морем следом за галиотами и галерой, не решались напасть первыми.

Весть о том, что в Якутат прибыл Баранов, облетела залив и собравшиеся тут народы. Часть якутатских индейцев засомневалась в успехе грабежа и под насмешки сородичей ушла в свои селения. На землях ситхинских индейцев русичей никогда не было, но ситхинцы были не прочь пограбить как их, так и сородичей. Из-за заносчивости другие роды едва терпели их у себя: старых распрей и обид было много с обеих сторон.

Галиот, галера и пакетбот, насколько смогли, подошли к берегу. С нагородней махали шапками. Полоскал на ветру приспущенный флаг.

— Потери у Ванечки! — Баранов снял треуголку и перекрестился. — Слава тебе, Господи! Успели!

Ворота одиночки были завалены изнутри. С частокола спустили лестницу, по ней слез Кусков и несколько стрелков с ружьями, побежали к берегу.

Баранов проворно соскочил на сушу из ткнувшейся в песок байдары.

— Дождались, слава Богу! — Иван Кусков, глазастый и губастый, так исхудал, что ветер трепал на нем просторный кафтанишко в черных подпалинах.

— Помер кто? — обнял друга и главного помощника Баранов.

— Леха Черный. Бревном придавило. Мучился долго. Еще не хоронили.

Прими Господи!!

— Родионов с людьми у тебя?

— У меня, недели с две как пришли…

— Слава Богу!

Отощавшие промышленные с душевным трепетом обступили иеромонаха Ювеналия. Прямо на берегу он начал молебен о благополучном прибытии. Не видя ярости в действиях русских стрелков, индейцы спустились по склону к кромке леса и снова стали жечь костры, их байдары шныряли у входа в бухту.

До полуночи иеромонах отпевал и исповедовал. Уже среди ночи протиснулся в тесную землянку передовщика, похожую на корабельную каюту.

Кусков усадил его на нары, смущенно представил сожительницу:

— Моя домоправительница, Екатерина Прохоровна.

Молодая простоволосая креолка в европейском платье плутовато и насмешливо смотрела на монаха порочными глазами.

— Сожительница? — строго проворчал Ювеналий.

Кусков смутился больше прежнего, девка блудливо усмехнулась.