— У нас одинаковое оружие, — прокричал он. — Вам ружья служат плохо, потому что сделаны в далеких странах для продажи. Зато нам наше оружие служит хорошо. Пусть дальний воин у костра поднимет приклад над головой.
В сотне шагов от строя индеец в деревянных латах, в шлеме из березового капа, взявшись двумя руками за ствол нового английского ружья, поднял приклад. Промышленные не любили винтовых фузей, которые трудно заряжать, сидя в байдаре. Пользовались ими только на суше.
— Семен! Покажи! — скомандовал Баранов.
Хмурый Кабанов, возвращенный из птичьей партии, взял у товарища гладкоствольное ружье, подставил вместо сошника, положил на него ствол тобольской винтовки. Раздался одинокий выстрел. Приклад английского ружья разлетелся в щепки. По толпе прокатился ропот, известивший Баранова, что перелом пошел в нужную сторону. Индеец в шлеме из капа громко возмущался и поносил сородичей, вынудивших подставить под выстрел свое ружье. Не давая толпе опомниться, Баранов стал выкрикивать, что никто дальше и точнее русича не метнет ни нож, ни топор. Азартных якутат и ситхинцев это очень раззадорило. Побросав ружья, на круг выскочила дюжина воинов, с волосами посыпанными пухом, с раскрашенными лицами. Они сбрасывали с плеч плащи и одеяла, толкались, насмехаясь друг над другом, метали ножи в дерево в обхват толщиной.
— Дети Ворона хорошие воины! — похвалил их Баранов. — Но мы владеем оружием лучше… Готов ли главный тойон встать к дереву, чтобы лучший из колошей с десяти шагов срезал волос с его головы?
Якутатский вождь пригладил ладонью поредевшие, намазанные жиром волосы, повел носом в сторону и невнятно ответил, что это не достойно его сана.
Тогда Баранов бодрым шагом вышел из-под прикрытия штыков, прислонился спиной к дереву и снял треуголку. Волосы на парике с плохо завитыми буклями топорщились во все стороны.
— Васенька, удиви! — скомандовал.
Не выпуская ружья из левой руки, краснорожий Василий Труднов вытащил из-за голяшки прямой пятивершковый нож, подкинул на ладони и метнул. Лезвие, пробив кору, прихватило несколько волосков, отчего парик слегка приподнялся, обнажая высокий лысоватый лоб управляющего.
— Слободчиков! — одними губами приказал Сысою. — Не все стены портить, покажи, что умеешь!
Общая договоренность была до высадки с галеры. Баранов предупреждал, что, возможно придется устроить состязание. Сысой передал ружье Ваське, вынул из-за кушака два топора с прямыми топорищами. Встал против управляющего, щуря глаз. Как все сибиряки он не любил накладных волосьев на мужчинах, а самого Баранова тоже за то, что рядился как шепелявая нерусь.
Метнул топор с правой руки. Просвистев топорищем, лезвие вонзилось ниже ножа. Будто рог вырос из накладных волос.
Баранов скосил глаза вверх, проворчал:
— Совесть имей, ушкуй… Парик дорого стоит!
Сысой метнул второй топор левой рукой — накладные волосы и вовсе задрались, обнажив глубокие залысины и даже темя. Баранов ухватился двумя руками за букли над ушами, отодрал парик от дерева, отступил на шаг и поднял над головой клок срезанных волос. Пять сотен индейских глоток загалдели, насмехаясь над тойоном и собратьями, вызвавшимися на состязание. Баранов же нахлобучил треуголку поверх растрепанного парика и, похаживая перед строем, выкрикнул:
— Сейчас вы увидите великого шамана, которых у Русского царя — тысячи!
Из-за штыков вышел дородный Ювеналий, потрясая воображение туземных мужчин: среди индейцев и эскимосов редко встречались люди выше среднего роста. На монахе была черная мантия и высокий клобук. Он оглядел собравшихся, набрал полную грудь воздуха и запел громовым басом:
— Великому Господину и Отцу нашему, Высокопреосвяшеннейшему Владыке Платону, митрополиту петербургскому… — его мозолистые руки с серебряным крестом поднялись над головами. Тяжелый бас, поражая слушающих, взбирался все выше и выше к хмурому небу. От этого голоса даже у промышленных побежали мурашки по спине, индейцы и вовсе глазели на монаха, теряя обычный вид высокомерного презрения ко всему и ко всем. — …Подажь, Господи, благоденствие и мирное житие, здравие же и спасение и во всем благопоспешания…
С младенчества слышал эти слова Сысой. И брат его, Егор, не раз пел «на многая лета» сильным голосом. А тут почувствовал вдруг, что у него затряслось колено. Он оглянулся и увидел стрелков, втягивающих головы в плечи, ждущих, что вот-вот должно произойти что-то невероятное.
Даже сам преподобный после вспоминал, что как в древнем храме, ощутил великое вдохновение и присутствие Святого Духа. По окончании молитвы и он уже и сам не сомневался, что будет чудо.
Дождь кропил его пышную бороду, рассыпавшиеся по плечам волосы.