Заморская Русь

Где-то на верхних небесах, выше белых хребтов и пиков, поднятое неслыханным басом на невиданные высоты, еще рокотало «Аминь!». И как удар бича небесного, пророкотал редкий в этих местах гром. Промышленные пригнулись от неожиданности и напряжения. Индейцы побросали ружья и кинулись врассыпную. Первым пришел в себя Баранов, проворно подскочил к пушке, сунул тлеющий фитиль в запал. Граната разорвалась у костра посреди селения, разметав дымящие головешки. Под дробь бубна отряд прошествовал к кажиму — индейской приказной избе, где устраивались общие мужские сборища и пляски, затем к летнику, указанному побитым посольством. В нем, конечно, остались одни старики. Молодежь, избившая посольство, скрылась в лесу. Баранов, согнувшись, вошел в хижину, называемую здесь таном, крестясь, сел возле затухающего очага. Старики жались в угол, опасливо поглядывая на него.

— Я помню тебя, — сказал одному из них Баранов. Лицо его было печальным и хмурым. — Три года назад ты привозил меха на Нучек и зимовал возле крепости. Я всегда относился к тебе с большим уважением, как к лучшему колошскому другу…

Старик, польщенный вниманием знаменитого гостя, опустил голову. Ему уже и впрямь казалось, что пара случайных встреч с русским тойоном были дружбой.

— Твой сын и племянник оскорбили меня, глубоко оскорбили! — покачал головой Баранов. — Даже не знаю, как теперь быть: мстить твоему сыну не могу из уважения к тебе, уважать тебя, как прежде, не могу из-за оскорбления твоим сыном.

Старик был растроган. Баранов же долго разглагольствовал о том, что и он уже и сам не молод, а хулиганские выходки некоторых колошей не дают долгожданного покоя. Наконец, одарив старика, он добился обещания, что тот сам накажет виновных. Затем Баранов нашел шамана с главным тойоном якутатов, лаской и угрозами склонил их вновь присягнуть и больше не нарушать клятвы.

Вокруг иеромонаха толклись осмелившиеся выйти из леса воины.

Благословляя пребывающий во тьме народ, Ювеналий читал молитвы и жег благовонный ладан перед восхищенными слушателями. Толмач-креол Игнатий Бочаров то и дело сбивался, не умея перевести сказанное на местный язык: мычал и краснел, понукаемый то дикими, то иеромонахом.

Не задерживаясь в Угалягмуцком селении, отряд погрузился на суда и ушел в Якутатский залив. Вскоре от ближних селений явились почетные послы с подарками: три посоха, украшенные орлиными перьями и обвешанные бобровыми шкурами были преподнесены управляющему. Послы предлагали выдать аманат, уверяли, что у них нет пленных белых людей и просились в подданство к русскому царю.

Тойон Акойского жила прислал подарки и аманат-заложников, среди которых были его дочь и племянник, передавал через них, что желает принять русскую веру. Оставив заложников в Якутатском поселении, уже на другой день галера с монахом на борту ушла в Акой. За ней следовал пакетбот «Святой Георгий» под началом Григория Коновалова. В пути усилился ветер, поднялась крутая волна с запада. При начавшемся отливе суда не решились войти в устье реки, где стояло селение. Посольство, монах и охрана сели в байдары, выгребли к берегу и были встречены акойцами с большим почетом.

Природным русским людям и креолам не дали выйти из лодок — их подхватили на руки и донесли до селения. Как это принято у индейцев по всякому поводу, для гостей плясали, тойон угощал их палтусиной, еловой корой мешаной с голубицей и жиром, одаривал бобрами, каялся, что его воины в прошлом году напали на русский лагерь, а захваченные тогда в плен алеуты были проданы народам, жившим дальше бухты Чильхат и там, по слухам, умерли.

Выбрав в крестные отцы спокойного, добродушного отставного прапорщика Родионова, и тронув искренним покаянием отца Ювеналия, тойон крестился под именем Павла Ильича Родионова.

Щедро одарив акойцев, стрелки с иеромонахом вернулись на суда и взяли курс на ближайшее жило, не высказавшее ни враждебности, ни приязни.

Родионов и Коновалов по своему почину хотели обаманатить индейцев, державших хитрый нейтралитет, но, высадившись на берег, в селении никого не нашли. Стрелки обыскали пустые бараборы, взяли рыбу и мясо, оставив бисер в обмен на продукты. Из леса доносились лай собак и плач детей.

Полтора десятка стрелков с ружьями пошли туда по тропинке. На них с ревом налетели индейцы с размалеванными лицами.

Отряд отбился штыками и отступил к берегу, но толмача, Игнатия Бочарова, замешкавшегося возле ручья, закололи кинжалами. В тот же день какнауцкий тойон этого селения прислал посольство с дарами, и велел передать, что толмача убили не они, а ситхинцы, озлившиеся дружелюбием сородичей к косякам.