Заморская Русь

— Туземцы темны, но душевны, — со вздохами рассуждал иеродьякон Нектарий. — Жаль… Плох был колокол, без него еще хуже.

— Что поделаешь, господа?! — В манерах Стефана порой проскальзывало его прошлое, и он становился похож на бежавшего из плена офицера. — Если бы наш народ не был так развращен, и в нас нужды бы здесь не было.

И тут со сторожевой башни раздался сигнальный выстрел.

— Парус вижу! — крикнул караульный.

Поселенцы побросали дела и вышли из крепости, втайне надеясь на раннее прибытие транспорта. Вскоре закричали, что идет компанейский галиот. Все бывшие в крепости и возле нее люди выбежали на берег. На штурвале «Трех Святителей» стоял Гаврила Прибылов, на носу судна размахивал черной шапкой отец Ювеналий. Галиот подошел к причалу. Монах сошел на берег, поклонился братьям и архимандриту. Матросы под началом мастерового Шапошникова стали выгружать колокола по пяти пудов — первые, отлитые за океаном из местной руды.

Синело небо, с колокольни лился благостный звон, наполнявший сердца светлой памятью об оставленной родине. Галиот «Святая Екатерина», с грузом мехов и уволенными со службы контрактниками, уходил в Охотск. Но не было в лицах возвращавшихся долгожданной радости: стрелок Александр Молев, прибывший на Кадьяк вместе с Барановым и бывший передовщик Спиридон Бураков сидели на мешках с паевыми мехами. Если довезти их до Иркутска и продать, за каждого бобра можно купить дом в городах Сибирской украины. В надежде на благополучную жизнь Бураков увозил жену-кадьячку, ряженую в русский сарафан, и двух прижитых от нее детишек. Миссионеры уговаривали его не брать с собой хотя бы детей, записанных в сословие креолов: в Охотске они теряли здешние привилегии. Но убедить упрямца они не смогли: крестили, венчали и вынуждены были благословить на совместное житие.

Миссия прощалась с отцом Макарием, отправляя его до осени на Уналашку, крестить и проповедовать. Монахи на причале отслужили молебен о благополучном отплытии. Седобородый архимандрит не извинялся за ругань из-за корабельного колокола, Измайлов не шел к исповеди и причастию, воротил нос, ожидая отплытия, не подошел даже к целованию креста.

Прощаясь, инок Герман поднялся на борт, еще раз поклонился брату Макарию, тайком благословил морехода, Штурман повеселел, крикнул:

— По местам стоять! Носовой швартов — дай слабину… На кливерах — товсь! — Снял шапку, перекрестился на купол церкви, поднимавшийся над острожной стеной. Архимандрит, смиренно улыбнувшись, кивнул ему с причала. Над тупым носом галиота взметнулся парус, подхватил ветер. Судно медленно пошло из бухты, салютуя пушками Российскому флагу. Клубы дыма катились по воде, пока с палубы была видна крепость уволенные со службы махали шапками остающимся. Монахи, промышленные, приказчики постояли на причале и стали тихо расходиться по делам дня.

В середине мая в одно утро все вокруг зазеленело. Вскоре каюры донесли, что на птичьих базарах начинается кладка яиц. Медведников с партией отправился к южным теплым скалам. А когда партия вернулась с чаячьими яйцами, в крепости шипели сковороды: кладка началась и на северных берегах Кадьяка. Все, кто был в силах, заготавливали их, складывали в бочки, в сивучьи желудки, заливали жиром, обложив льдом, укладывали в ямы.

Некоторые партии уже ушли к местам промыслов, другие были готовы к отплытию. К обедне возле церкви появились кадьяки из дальних селений. Лица их были раскрашены, из губ и носов торчали колюжки. Передовщик Афанасий Кочесов отозвал Сысоя с Тимофеем:

— Камлать надо перед отплытием, — сказал притаенно от других. — У кадьяков такой обычай. Их шаман требует с нас чугунный котел и задаток.

Согласны взять в складчину?

Сысой пожал плечами:

— Ты лучше знаешь, что делать!

— Все это ересь — монахи правильно говорят, — смущенно почесал затылок передовщик. — Но, чтобы не обижать партовщиков, надо съездить к ним. — Он уже направился, было, дальше по делам и обернулся. — На всякий случай, не ешьте морской травы, раковин и хлеба, не пейте рома и воздержитесь от баб.

Шаман так велел.

— Где его взять, хлеб? — Пожал плечами Сысой. Усмехнулся: — А водку и вино пить можно?

— Про то разговора не было, значит, можно!

На другой день братья Кочесовы приготовили две двухместные байдарки.

Один посадил за спину Сысоя, другой — Тимофея. После полудня они вышли из Павловской бухты и стали грести на юго-восток. Крутые утесы черного камня подступали к самой воде. По верху они были покрыты сухой травой, невысокими топольками. Пристать к берегу было негде. По небу бежали облака на север, Кочесовы с опаской поглядывали на них и поторапливали молодых спутников.