Юный постовой, тот самый, что вызвал весь этот переполох, с готовностью громыхнул наручниками и ловко накинул их на грязные запястья директора «Центуриона». Для порядку, следуя примеру старших товарищей, влепил стонущему Рыбакову еще раз дубинкой меж скореженных болью лопаток, грубо бросив: «Шагай, падла!»
В голове Владимира Георгиевича, видимо, снова промелькнула искра разума, потому как спорить и упираться он не стал. Пробормотал лишь себе под нос, неразличимо, но злобно, что-то типа: «Вы у меня все в ногах ползать будете».
«Шестерка», пыхнув синим выхлопом, умчалась наводить порядок дальше, а постовой, подталкивая задержанного в спину той же самой дубинкой, важно пошагал вперед, к ближнему углу, где размещался райотдел милиции.
Поначалу Рыбаков шел почти прямо и даже достойно, ощущая себя отважным контрразведчиком, застигнутым при выполнении опасного боевого задания, потом вдруг в голове у него снова щелкнуло, и он решил совершить побег из-под стражи. Прижал подбородок к груди, стреляя затуманенными глазами по сторонам, примерился и, отчаянно и пьяно ухнув, сиганул башкой вперед, прямо в освещенную витрину булочной, для верности выставив в качестве тарана сведенные кулаки в наручниках.
Милиционер, не ожидавший такой прыти, среагировать не успел.
Большое намытое дождем окно, словно отозвавшись эхом на возглас Рыбакова, тоже громко ухнуло, зашуршало, возник длинный мелодичный звон, празднично-хрустальный, словно под веселым ветерком заплясали новогодние льдинки на городской елке, и тут же все перекрыл острый, режущий уши шум падающих пластов стекла, тяжелых и грозных.
Последний осколок, острый, узкий, с длинным, как карликовый ятаган, хищным носом описал странную кривую дугу и воткнулся в линолеум прямо под подоконником.
Зоя, не мигая, уставилась на россыпь разновеликих стеклышек, усеявших пол. Передернула плечами, отгоняя мгновенный страх, вопросительно перевела глаза на подругу.
– Фу ты, черт! – Рита тоже зябко поежилась. – Перепугалась… Тихо же было, откуда такой ветрище поднялся?
Ветер, и в самом деле, возник совершенно неожиданно. Только что в открытое окно кухни, где женщины изрядно накурили, шел мирный свежий воздух, по-майски теплый, с горчинкой распускающихся почек. И вдруг – внезапный, необузданный порыв, словно взрывная волна, влетел в окно, сорвал со стола тонкие кофейные чашки, опрокинул розетку с воздушным печеньем, метнулся в закрытую дверь, долбанув легкую фанеру о стену, и тут же ринулся обратно. Напоролся на открытую фрамугу, грохнул по ней мощно и бесшабашно и унесся в ночь, зацепив длинным холодным хвостом тонкое стекло. Оно-то, не выдержав напора, и разбилось…
Женщины пару минут посидели в неподвижности, приходя в себя после странного катаклизма, потом Рита встала и, стараясь не наступить на осколки, закрыла оставшуюся целой вторую раму. Тут же в нее снаружи нагло и требовательно снова ударил ветер. Окно взвыло, но выдержало. Стало тихо, но уже через секунду из глубины квартиры послышалось низкое противное завывание: смерч, облетев дом, теперь рвался в открытую форточку спальни.
Зоя кинулась туда, да поспела лишь к концу короткой и звонкой капели рассыпавшегося стекла…
– Вот она была и нету, – усмехнулась Рита, сгребая веником колкие остатки недавнего окна.
– Ты о чем?
– О жизни. Моей и твоей. Но ничего. Осколки соберем и выбросим, чтоб и воспоминаний не осталось! – Она зло прихлопнула веником стекляшку, пытающуюся соскользнуть с пластмассового совка. – А стекла вставим новые! Чистые, прозрачные. А лучше – вообще на стеклопакеты поменяем. Новая жизнь – значит, все новое!
Рита рывком опрокинула совок в мусорное ведро, осколки жалобно тренькнули, и в ту же секунду так же неровно и неуверенно, словно вторя, тренькнул дверной звонок.
Женщины застыли, переглянувшись. Снова обеих накрыла волна немого страха, непонятная и жуткая.
– Кого черти принесли? – тихонько спросила Рита. – Может, соседи?
– Скорее всего, – осторожно согласилась Зоя, – услышали шум и прибежали.
К двери Рита не подошла – подкралась, словно опасаясь, что там, на лестнице, услышат ее тихие шаги. Постояла, прислушалась.
Звонок снова пискнул, робко, единожды.
– Кто там? – шепнула женщина. И уже громче, словно прочищая горло от сдавившего его страха. – Кто?
– Ритуль, открой, дело есть!
Голос, раздавшийся из-за двери, совершенно явно принадлежал Льву Давыдовичу Черному.
– Ну? – Настроение у Риты мгновенно переменилось на наступательное. – Что не спится, Лев Давыдович? – саркастично вопросила она, открывая замок. – Поздно ночью к одиноким женщинам… Что люди скажут?
– Да ладно тебе ерничать! – отмахнулся Лева, переступая порог. – Вопрос решить надо. Чтоб ты потом опять меня гнобить не начала.
Зоя молча стояла в проеме коридорной двери.
– Кстати, вас обеих касается. Вам и решать. – Лева бережно отодвинул с дороги Риту, защелкнул дверь, извлек из-под полы плаща две чайные розы, одновременно вставил в женские руки.
– Может, чаю? – растерянно спросила Зоя, автоматически втянув ноздрями нежный сладкий аромат цветка.
– Какой чай? – взвилась Рита. – Час ночи!