Замуж за барристера

Скинув сюртук и жилет и быстро умывшись, он решительно направился в комнату жены. Постучал, готовя оправдательную речь, но, стоило двери открыться, как шею его немедленно обвили любимые нежные руки, и, спустя какое-то мгновение, он уже целовал обожаемые губы, забываясь в вихре неиссякаемой страсти и где-то на самых задворках разума потешаясь над своей глупостью.

— Я знаю, что это неправильно… что папа и Черити… — бормотала Элизабет, расстегивая, однако, на нем рубашку и проникая под нее ладонями. — Но только сейчас ты нужен мне еще сильнее! Ты все время мне нужен, Энтони! Не уходи! Ты же и сам не хочешь!..

Босая, с заплетенными в косу волосами, в одной тонкой ночной сорочке, позволившей Энтони вмиг впитать жар ее тела, — к чему она ставила в последней фразе вопрос?

— II mio cuore*! — только и выдохнул он, подхватывая ее на руки…

*Сердце мое (иг.)

Глава пятидесятая: Снова в Тонтон

Элизабет не испытывала ни толики стыда ни за страсть минувшей ночи, ни за радость наступившего утра. Да, близкие были в беде и нуждались в помощи, и они обязательно получат ее в самое ближайшее время, но сейчас, еще несколько минут, они с Энтони были одни на всем свете, и Элизабет нуждалась в этих минутах, чтобы потом вновь встретиться лицом к лицу с жестокими и несправедливыми вещами и достойно пройти жизненные испытания…

Через несколько минут.

А пока…

Она разглядывала спящего мужа и чувствовала себя самой счастливой женщиной в мире.

Черные волосы, падающие на лоб и слегка слипшиеся на висках как свидетельство их ночной страсти. Смуглая кожа, кажущаяся еще более темной на фоне белых простыней. Несколько родинок, рассыпанных по обнаженному плечу и руке — как же хотелось поцеловать каждую из них — просто так, от избытка чувств. Элизабет и не знала, что чувств может быть так много и что они способны не помещаться в душе, стремясь наружу каким-то восторгом и упоительной нежностью.

Ах, какое это удовольствие — дотрагиваться до него, гладить его, вжиматься в него, кожей ощущая его кожу! Ей было интересно с Энтони, она понимала его, как саму себя, она уважала его и доверяла ему — и думала, что лучше и быть не может. Ошиблась. Но какой сладкой, какой восхитительной, какой жизненно необходимой оказалась эта ошибка! Конечно, именно об этом и говорила Черити, когда, смущаясь и краснея, как первокурсница, старалась ободрить Элизабет, утверждая, что мужская близость способна приносить женщине удовольствие. Вот только Элизабет не имела даже самого отдаленного представления о том, на что похоже это удовольствие. Но уж Энтони не поскупился.

Он никогда не жалел для Элизабет себя, стараясь дать как можно больше, и она лишь надеялась, что не обижает его скудностью своих умений. Стыдливость заставала в самые непрошеные моменты, когда Элизабет уже почти отваживалась на пришедшее в голову сумасбродство, — а потом останавливалась, не зная, пристойно ли это для благонравной леди или все же чересчур вызывающе. Ждет ли Энтони от нее храбрости или, наоборот, желает лишь вести, как и подобает мужу? Понравятся ли ему ее вольности или вызовут раздражение? Она ничего не знала о постели. Но уже сейчас чувствовала, что однажды настанет такой момент, когда стыдливость окончательно отступит перед желанием, и тогда уже никакие сомнения ее не остановят.

Энтони…

Ужасно не хотелось его будить, и Элизабет дала себе еще немного времени, всматриваясь в любимые черты и ощущая восторг пополам с трогательной заботой. Вдруг безумно захотелось, чтобы их будущие дети обязательно были похожи на любимого. С такими же волнами в волосах, с такими же знойными очаровывающими улыбками, с такими же удивительными голубыми глазами — совсем не холодными, подобно льдинкам, а словно бы отражающими яркое южное небо.

Самые чудесные дети на свети.

Их с Энтони дети.

Их с Энтони семья…

Она нежно провела пальцем по его бровям, то ли стараясь скрасить раннее пробуждение, то ли просто не в силах отказать себе еще в паре секунд удовольствия. Не открывая глаз, Энтони нащупал ее руку и поднес к губам.

— La mia gioia! Sei ancora nei miei sogni, о una bella mattina mi sveglio?*

Элизабет невольно заулыбалась. Спросонья он всегда говорил по-итальянски,

очевидно, так и оставшись итальянцем в душе, а Элизабет от этого хотелось немедля поднырнуть ему под руку, обернуться в его объятия и не выбираться из-под одеяла еще пару часов.

Но долг требовал от нее иного поведения.

— Наяву, — кивнула она и погладила его теперь по щеке. — Горничная уже стучала, предупреждая о скорой подаче завтрака, а теперь, вероятно, осаждает дверь твоей спальни, пытаясь пробудить мистера Рида, как он наказывал.

Энтони усмехнулся, в очередной раз недобрым словом помянув британские традиции.

— Прикажешь мне пробираться в свою комнату через окно? — шутливо поинтересовался он. — Чтобы никто не догадался, что муж и жена проводят ночь в одной постели?