Однако Элизабет почему-то покачала головой.
— Вы удивительный человек, мистер Рид, — проговорила она. — Легко прощаете причиненное вам зло и так долго помните добро, стараясь дать за него куда как больше, чем получили сами. Право, я думала, что такие герои встречаются лишь в женских романах.
Он повел плечами, не видя в своих действиях ничего необыкновенного.
— Я давно убедился, что жизнь обладает куда как большей фантазией, чем любой из писателей, — ответил он. — Что же касается моих обид, то, рискуя испортить столь идеальный образ в ваших глазах, я все же предпочту быть честным.
Я вовсе не забываю их — лишь не упиваюсь местью и не трачу на нее все силы. Однако никогда не упускаю случая воздать по заслугам, и скорое слушанье по делу Мортона станет лучшим тому доказательством.
— Уильям Мортон — злодей, каких еще поискать! — воскликнула Элизабет. — И помочь отправить его на каторгу вовсе не расплата за обиду, а святое дело и долг каждого честного человека! Так что не пытайтесь очернить себя в моих глазах, мистер Рид! О вашем благородстве я останусь при своем мнении!
— В таком случае мне остается лишь поблагодарить вас за него! — с улыбкой поклонился Энтони, запретив себе думать о том, чего на самом деле стоило его благородство. Нет, он обязан был рассказать Элизабет правду о своем происхождении! Если ее не смутила его полуголодная юность, быть может, она найдет в своем сердце понимание и для всего остального? Его восхитительный ангел! Такой, какого даже в книгах не бывает!
Как же хотелось вместо этих холодных вежливых слов коснуться ее руки, прижать ее к груди в знак признательности за такое отношение и в выражение самой глубокой преданности. Склонить голову, покрыть благодарными поцелуями ее сомкнутые пальцы — неспешно, нежно, один за другим, чувствуя, как подрагивают они от его горячих губ, — после ее шалости на Квантокских холмах вдруг появилась надежда на то, что Элизабет он небезразличен. Энтони едва не сорвался, осознав это, когда увидел в ее глазах помимо азарта из-за погони еще и читающееся ликование вперемешку с самой искренней нежностью. Это было сродни яркой радуге на грозовом небе, обещавшей какое-то невероятное нежданное счастье.
И только горечь его происхождения и неправедного детства висела дамокловым мечом, сковывая члены, вымораживая душу, пытая своей тяжестью. Можно ли их простить? Можно ли с ними смириться? Можно ли принять в свою чистую жизнь человека с подобной репутацией? Энтони прикладывал все усилия, чтобы доказать Элизабет свою нынешнюю безупречность. Да что там, он готов был рискнуть жизнью, лишь бы сохранить имя незапятнанным из одного уважения к вере ангела-хранителя. Но он ничего не мог поделать со своим прошлым, в котором не было ни одного повода что для гордости, что для прощения. И чем дольше Энтони скрывал его от Элизабет, тем все более тяжким оно чудилось и тем страшнее казалось открыть его, рискуя потерять все те нечестные мгновения счастья, что Лиз дарила ему в своем неведении. И они тоже после жгли раскаянием, будто вора, укравшего то, что принадлежало не ему. Энтони был знаком с этим чувством с самого младенчества. Но тогда у него были хоть какие-то оправдания. А сейчас — лишь слабость собственного характера.
— Мисс Уивер…
— Скажете вы мне наконец, какое у вас любимое блюдо? — со смехом потребовала она, напрочь убив всю его решимость. — Папа очень хочет побаловать гостей, и я рискую навлечь на себя его гнев, вернувшись без этих сведений. Я, конечно, могу предложить ему самому распытывать барристера, но мне было бы куда приятнее удовлетворить его просьбу, пусть даже таким бесцеремонным способом.
Так вот к чему были все эти расспросы, вызвавшие у него целую россыпь неприятных чувств: от стыда до ревности. Да, ревновать к доктору Харви было смешно и глупо, но все внутри Энтони восставало против угрозы его слишком хрупкому блаженству и надежде на то, что казавшееся невозможным чудо однажды произойдет.
— Мисс Уивер, честное слово, я буду рад вашему с мистером Уивером обществу куда больше, чем самому изысканному угощению! Пожалуйста, не нужно из-за меня лишних хлопот! Если позволите, я сам все объясню мистеру Уиверу, чтобы вам не пришлось оправдываться!
Элизабет шутливо нахмурилась. Ей было бы гораздо проще, если бы он назвал мясо по-строгановски или Черный пудинг, но сердиться на эту его деликатность она совсем не могла.
— Объяснитесь так же, как с Везувием? — весело спросила она. — Чтобы окончательно испортить с папой отношения? Нет уж, я сама придумаю, что вы якобы любите, а вам потом за столом придется догадываться, какое блюдо приготовлено по вашему заказу и чем именно вам надлежит восхищаться больше всего!
Энтони скрыл охватившие его эмоции.