Занавес приподнят

По большим синим фуражкам с приподнятыми спереди и задранными сзади тульями, по сверкавшим на козырьках золоченым дубовым листьям нетрудно было догадаться, что неторопливо шествующая к морскому пирсу процессия состоит из высокопоставленных чинов кригсмарины Германии.

К пирсу подплывала подводная лодка с выстроенными на палубе во фронт бравыми моряками. Едва ее стальной сигарообразный корпус коснулся мягких подушек бетонного причала, как с мостика лодки соскочил стройный офицер с обросшим щетиной лицом. Не бриться до возвращения на базу — таков обычай, заимствованный у покрывших себя дурной славой пиратов и ставший на подводном флоте Германии традицией.

Рапорт молодцеватого офицера был предельно лаконичен:

— Господин гросс-адмирал! Экипаж задачу выполнил. Командир подлодки — лейтенант Приен.

Одутловатое, с двойным подбородком лицо командующего военно-морским флотом Германии гросс-адмирала Редера тотчас же расплылось от улыбки, выражавшей умиление и благодарность. Синий рукав с золочеными по локоть витками нашивок командующего протянулся к худощавому лейтенанту, стоявшему навытяжку в помятом френчике и сплюснутой фуражке, все еще по-летнему обтянутой белым чехлом.

Не успел лейтенант прочувствовать значение крепкого пожатия пухлых пальцев адмирала, как его руку уже пожимали другие высокие чины из окружения командующего. Одни сдержанно, другие экзальтированно, но все искренне поздравляли офицера с успехом, с возвращением, с победой!

Отвечая, командир подводной лодки щелкал каблуками и растерянно произносил скороговоркой невнятные слова. Его час пришел. Пришел не случайно и не легко. Об этом знали все встречавшие, но далеко не все были осведомлены о том, что не только отвага лейтенанта Приена, не только мужество экипажа лодки, которой он командовал, явились причиной одержанной победы…

Главный участник совершенной операции, о которой восторженно писали в газетах и шумели в эфире, как и подобало людям его профессии, оставался «за занавесом». Покуривая, он сидел в кают-компании подводной лодки и по-прежнему оставался известен команде как «объект», подобранный в море… Сигарета, зажатая в его пальцах, вздрагивала, роняя на пол пепел. «Объект» нервничал… Причин тому было немало, хотя его время тоже пришло, но час «всплытия на поверхность» наступил пока только для U-47 и ее экипажа…

Не случайно на церемонии встречи среди высокопоставленных чинов военно-морского флота не было смуглолицего, седого и всегда внешне спокойного адмирала, который непосредственно занимался разработкой боевой задачи, лично ставил ее командиру подлодки и инструктировал его. Вильгельм Канарис также оставался «за занавесом». Он всегда считал, что, если летчики или моряки, артиллеристы или танкисты, пехотинцы или парашютисты одерживают крупную победу, тот, кто добывал для них обеспечивающие успех сведения, должен оставаться «за занавесом». Его не должны ни слышать, ни видеть, ни славословить ему, должны лишь предполагать, что успех той или иной операции достигнут не без участия некоего человека…

Именно поэтому двадцатичетырехлетний лейтенант Гюнтер Приен единолично пожинал славу победителя, сознавая при этом, насколько приятнее скромное торжество на пирсе в его присутствии пышной тризны по нем в его отсутствии. Уж кто-кто, а Приен знал, кому он обязан прижизненной, а не посмертной славой.

После недолгой церемонии поздравления личного состава подводной лодки гросс-адмирал Редер пригласил ее командира, штурмана и нескольких членов экипажа отбыть с ним.

В тот же день поздно вечером трехмоторный самолет с черными крестами на гофрированном фюзеляже и плоскостях крыльев доставил гостей из Киля на берлинский аэродром Темпельхоф.

И уже во второй половине следующего дня лейтенант Приен, чисто выбритый, причесанный, в парадном мундире, прибыл на Вильгельмштрассе вместе с командующим кригсмарины. Роскошный «хорьх» въехал в огромный двор имперской канцелярии. Массивные серо-зеленые мраморные колонны у парадного подъезда, квадратные плиты из гранита, выложенные перед высокими дубовыми дверьми, окованными по углам надраенной до зеркального блеска бронзой, длинный путь через анфиладу помещений, застывшие на переходах эсэсовцы, в знак приветствия, как автоматы, выбрасывающие вперед руки и щелкающие каблуками, тяжелый плюш драпри и холодный блеск зеркал, картины в золоченых багетах и яркие краски мягких ковров — все это произвело ошеломляющее впечатление на молодого офицера, только вчера всплывшего из глубин Северного моря.