Занимательная история Церкви

В начале 1054 года Гумберт по поручению папы отправился в Константинополь во главе посольства, в которое помимо него входили два высокопоставленных лица: епископ Петр Амальфийский и диакон-кардинал Фридрих Лотарингский. Они везли с собой два письма от папы: одно, почтительное и сравнительно мягкое, для императора, и второе, грубое и резкое, для патриарха. Мономаху папа писал с похвалой, сравнивая его с Константином Великим, но открыто ругал патриарха и предупреждал, что если тот останется на кафедре, папа порвет с ним отношения. «Если патриарх пребудет упорен, т. е. не подчинится папской воле, то невозможен будет мир между нами». Самого Кирулария папа попросту отчитывал, обвиняя его в гордыне и желании захватить власть над восточной церковью, вместо того, чтобы смиренно подчиниться Риму. «Римская церковь такова, что если какая-либо нация на земле по гордости не согласна с ней в чем-либо, то подобная церковь перестает называться и считаться церковью, — она ничто. Это будет уже какое-то сборище еретиков, собрание схизматиков, синагога сатаны». Никакого намека на возможность компромисса здесь не было: либо признавай власть папы, либо будь схизматиком и еретиком.

Когда трое легатов прибыли в Константинополь, Мономах принял их с почетом и поселил в императорском дворце. Отношение басилевса к посланцам Льва было дружелюбным и благосклонным: он ожидал быстрого разрешения всех вопросов и установления взаимовыгодного союза с Римской церковью. Легатам был устроен торжественный прием у императора, на котором присутствовал и Кируларий. Позже патриарх рассказывал, что был неприятно поражен гордым и надменным видом латинян, которые не только ему не поклонились, но даже не посмотрели в его сторону. Еще хуже они вели себя на приеме у самого патриарха в Студийском монастыре: Гумберт просто молча сунул ему письмо папы и удалился.

Прочитав письмо, Кируларий заподозрил — реально или для виду, — что оно поддельное и что печати на нем нарушены. Он прекратил общение с легатами, объявив их самозванцами, которые сами написали письма и прибыли без ведома папы. Положение стало еще более двусмысленным, когда до Константинополя дошло известие, что папа Лев Девятый умер. Этим легаты лишались своих полномочий, поскольку не могли представлять покойного папу, а новый, Виктор Второй, был избран только через год.

Но Константина Мономаха, несмотря ни на что, продолжала преследовать идея союза с Римом. Он был готов даже созвать собор в Константинополе и отлучить Кирулария, чтобы восстановить мир с Западной церковью. Его останавливал только страх, что это может вызвать возмущение в церкви и среди народа. Стараясь смягчить напряжение, Мономах устроил диспут в Студийском монастыре, на который пригласил Гумберта и его давнего противника Никиту Стифата. По словам самого Гумберта, Никита признал свою неправоту и сжег написанное им сочинение против латинян.

Однако дело не двигалось с мертвой точки. Кируларий продолжал игнорировать послов, и раздраженный Гумберт решил действовать. «И вот папские легаты, — сообщал епископ Арсений, — наскучив сопротивлением патриарха, как они говорили, решаются на самый наглый поступок. 15 июля они вошли в Софийскую церковь и, когда клир готовился к служению в третий час дня в субботу, положили на главный престол грамоту отлучения на виду присутствующих клира и народа». В присутствии стоявших здесь же императора и патриарха они объявили анафему всякому, «кто упорно станет противиться вере святого римского и апостольского престола и его жертвоприношению».

В храме началось замешательство. Иподиаконы попытались вернуть грамоту легатам, но те отказались и вышли из храма, отряхнув прах со своих ног и возгласив напоследок: «Пусть судит Бог»! Бумага оказалась на полу, кто-то ее поднял, документ стал ходить по рукам и, наконец, попал к патриарху, который распорядился перевести его на греческий язык и представить императору.

Константин Мономах не нашел ничего лучше, как возложить вину, во-первых, на переводчиков грамоты, и во-вторых, на иноземных противников Византии и их местных приспешников, которых он назвал «партией Аргира». «Что касается иноземцев, то над ними не имеем власти; виновных же после наказания отправляем к вашему святейшеству, дабы чрез них и другие научились, как опасна подобная болтовня. Грамоту же после анафематствования тем, кто принимал участие в совете, кто писал и возлагал на престол и кто имел хотя бы маленькое сведение об этом, сжечь публично. Царство мое (так именовал сам себя император) отдало приказ заключить под стражу вестарха, зятя Аргира, и веста, его сына, дабы они, содержась в темнице, испытали мучения за это дело». Вопреки распоряжению басилевса, грамота была не сожжена, а помещена в архив, и текст ее сохранился до сих пор.