Легаты уже отчалили от берега, когда патриарх неожиданно попросил их вернуться и встретиться для беседы. Снова забрезжила возможность примирения. Легаты вернулись в Константинополь, но обещанная встреча не состоялась по неизвестным причинам. Говорили, что послы потребовали присутствия императора в сопровождении охраны, а Кирулария это испугало, потому что он боялся гнева Мономаха. И легаты снова уплыли.
Через пять дней Кируларий созвал небольшой собор из двух архиепископов, 12 митрополитов и 7 епископов. Все три легата были отлучены за «недостойное поведение в храме». О филиокве и целибате на соборе только упоминалось как о достойной сожаления практике, которой придерживаются некоторые из латинских церквей.
Заключение
Так произошел окончательный раздел Церквей. Ни тема папской власти, ни вопрос о филиокве, важнейший с точки зрения догматики, при этом даже не были затронуты. В конце концов, стало уже неважно, что разделяет обе стороны: противники искали только повод, чтобы излить взаимное раздражение и недовольство. Полемика между латинянами и греками велась мелочно и ожесточенно, с пристрастным выискиванием взаимных слабостей и недостатков. Спорящие не только не смягчали разногласий, но нарочно раздували их, придираясь к каждой обрядовой тонкости, к каждому уклонению от церковного обычая, с видом ревностного благочестия возводя их чуть ли не в отступление от веры. В посланиях патриархов и епископов длинной чередой шли списки взаимных обвинений и претензий, где смешивалось все — мелкое и крупное, важное и неважное. Первенство пап упоминалось в одном ряду с бритьем бород, филиокве — с постом в субботу. Сочинялись целые богословские трактаты, почему хлеб Евхаристии должен быть квасным, а не пресным, хотя все эти обоснования придумывались задним числом, вдогонку к уже сложившейся традиции, происхождение которой затерялось в истории и стало непонятным, но священным.
Раздавались и голоса здравого смысла, но к ним мало кто прислушивался. Например, Петр Антиохийский в ответ на письмо Кирулария, где тот громил латинян, писал, что христиане должны «всячески склоняться к миру и братской любви», особенно там, где это не грозит опасностью для основ веры. Латинян надо признавать своими братьями, даже если они в чем-то ошибаются, ведь в главном они мыслят так же, как и мы. Петр считал, что многое из того, что перечислял Кируларий, маловажно, а во многом (например, в поедании удавленины) восточные христиане повинны не меньше западных: как же мы можем осуждать у других то, что терпим у себя? Единственно важный вопрос, о котором, по его мнению, стоило спорить, это филиокве, остальное несущественно или безразлично. В конце концов, христиане должны объединяться не по обычаям, которые могут быть различны, а по духу. В заключение Петр предупреждал, что не стоит обращаться с западной церковью слишком жестко, это может привести к еще большему разрыву. «Увещаю и твое боголепное блаженство принять мою мысль, чтобы, всего требуя, не потерять всего».
Мягкая позиция патриарха Петра у многих вызывала раздражение: она казалась недостатком христианской ревности, для которой не должно существовать мелочей. Ее старались объяснить тем, что Петр и сам человек невоздержанный и слабый. Появились анекдоты, где он изображался страстным любителем мяса, который даже в патриаршестве не мог отказаться «от мясца» и выпрашивал у императора разрешения есть его вопреки всем правилам, а когда это не удалось, услаждался хотя бы его запахом. «Не потерпим патриарха-мясоеда», — будто бы возмущались подчиненные ему епископы. Правда, и у Петра находились свои сторонники, например, знаменитый богослов и экзегет Феофилакт Болгарский. В ответ на просьбу одного диакона составить краткий список «бесчисленных» заблуждений латинян он заметил, что восточные христиане достойны большего осуждения за ожесточение против западных, чем западные — за сами эти заблуждения. Не следует впадать в мелочность, призывал он, и видеть преступления в западных обычаях, которые частично произошли из благочестия, а частично — из снисходительности к человеческим слабостям. Только в филиокве Фефилакт видел серьезный проступок латинян, за который, по его словам, им «придется гореть в аду».
Но самым удивительным в истории разрыва XI века было то, что формально никакого разделения церквей не произошло. Латиняне анафемствовали только Кирулария и его приближенных, а созванный патриархом собор — только папских легатов, которых к тому же объявили самозванцами, не представлявшими на деле Римскую церковь. Незначительность этого события подчеркивалось тем, что папы в это время не было в живых и легаты не имели полномочий действовать от его имени. Подобных случаев бывало уже множество, но рано или поздно они как-то утрясались, и о них забывали.