Занимательная музыкология для взрослых

Во втором отделении обычно идет симфония. Конечно же, симфония и концерт — это совершенно разные жанры, имеющие разный генезис, использующие разные художественные инструменты для решения художественных же задач, потому что концерт — это конкурентное соперничество-сотрудничество солиста и оркестра, а в симфонии оркестр вполне самодостаточен и традиционная битва инь и ян происходит на тематическом уровне.

Без глубокого погружения в материал отметим лишь, что в инструментальном концерте три части, а в симфонии четыре. Между ними не хлопают, максимум, что можно сделать в паузе между частями, это проверить, выключен ли телефон, и если выключен только звук и приглушена яркость экрана, то успеть посмотреть, появились ли новые лайки под вашей фоткой в соцсетях, сделанной перед началом концерта.

Несколько заметок об инструментальном концерте Вложенные новеллы, как в «Тысяче и одной ночи»

В принципе, ничего особенного, все как обычно — в меру пафосная относительно быстрая и громкая первая часть, тихая медленная и глубокомысленная вторая и виртуозно стремящаяся к своему концу третья.

Как правило, инструментальный концерт — это более припопсованный жанр, чем симфония. У него задачи иные — это шоу, бенефис солиста, который демонстрирует себя во всем блеске и великолепии. Соответственно, композитор старается максимально пойти ему навстречу и при этом особо не напрягать публику глубоким философским драматизмом, более свойственным симфоническому жанру.

Отсюда и любопытная деталь, присущая концерту как жанру инструментальному. Это каденция, то есть эпизод, в котором солист показывает свое мастерство в одиночестве, когда оркестр сидит тихо и предоставляет солисту возможность полностью распоясаться[73].

Поскольку исторически предполагалось, что солист в этом месте импровизирует, то, вероятно, имело бы смысл посвятить этому явлению несколько слов.

Импровизация на сцене

Слово «импровизация» в особых разъяснениях не нуждается. Это то, что рождается спонтанно, на наших глазах и если даже имеет отношение к авторскому тексту, то достаточно свободное. Слово это происходит от латинского improvisus — неожиданный, внезапный, что вполне отражает смысл явления, а иной раз и события, если все произошло действительно уж совсем неожиданно и исполнитель попросту забыл текст.

Совершенно не важно, Гомер ли учиняет свой музыкально-литературный марафон, скальд ли поет о подвигах своего конунга, рассчитывая на щедрое вознаграждение за свой творческий труд, клезмерский ансамбль в Одессе играет на свадьбе или нью-орлеанский диксиленд на похоронах — всех их объединяет одно — творческий импульс и отсутствие личной заинтересованности в наличии предварительно написанного нотного текста.

В основном это и имел в виду Леонард Бернстайн, когда в одной из лекций в качестве отличия академической музыки от прочих жанров приводил в пример именно этот параметр — точное следование авторскому тексту в одном случае или реализацию собственных внутренних музыкальных пожеланий — в другом.

В самых общих чертах он, безусловно, прав. Меня бы не понял не только дирижер, но и коллеги, если бы при исполнении, скажем, симфонии Бетховена, я пошел бы на поводу у своих желаний и стал улучшать написанное классиком непосредственно на концерте, мотивируя это тем, что слышу лучше, чем он. Нельзя сказать, что прецедентов в истории исполнительства не было, но это, как правило, связано с тем, что музыкант перед концертом, как бы это сказать поделикатнее, пытался уменьшить степень творческого волнения неконвенциональными способами.

Но в те добрые старые времена, когда из «Нормы», «Шелковой лестницы», «Сомнамбулы» и «Фаворитки» не пыль выколачивали, а были они вовсе даже премьерами, примадонны очень даже лихо импровизировали в каденциях и даже между ними. Художественный результат, разумеется, неочевиден — голос-то был, а вкус — как повезет. Вон Россини тут вспоминал — пришла одна на репетицию…

Ну что значит одна? Вообще-то это была великая Аделина Патти, с которой вы уже хорошо знакомы.

Так вот, Аделина Патти однажды пела арию Розины для великого Джоаккино Россини, не ограничивая себя ничем в смысле количества нот. Россини со свойственной ему мягкой иронией деликатно сказал примадонне-беспредельщице, ушедшей в колоратурный астрал, что ему хотелось бы услышать хотя бы одну ноту, которую написал он.

Впрочем, существует версия более саркастичной реакции Россини: «Прекрасная ария. Кто ее написал?»

Альтернативная история

Это я к чему клоню-то?! При ином историческом развитии музыкальной культуры мы могли бы иметь совершенно потрясающий аналог джаза на основе итальянской оперы.