Заниматься любовью, как порнозвезда

Лежа в одиночестве той ночью, я поняла, что превратилась в наркоманку. Порой я принимала столько викодина, что даже не помнила, ни где была накануне, ни как попала домой. Желудок постоянно болел, у меня случались резкие перепады настроения, наркотик больше не приносил эйфории. Я превратилась просто в комок нервов.

Я узнала эту дорожку, ведущую под откос: ведь я уже побывала на ней прежде. Наркотик не стоил тех бед, которые в итоге приносил. Настала пора выкинуть его из своей жизни — как и все эти тусовки, которыми я восполняла нехватку подобных ощущений в ранней юности. И я сказала: «Все, больше никаких». Потом проглотила три таблетки и отправилась на гулянку. На следующий день я опять сказала: «Все, больше никаких», и назавтра, и на другой день тоже. В конце концов я схватила всю огромную бутыль белых таблеток викодина и спустила их в унитаз с той же решимостью, с какой отправляла по тому же адресу всех мужчин в своей жизни, начиная с Джека.

Несколько дней после этого у меня случались судороги, все тело болело. Меня как будто измолотили дубинкой по спине, по коленям, по голове. Хотя отвыкание может длиться месяцами, я справилась за неделю. Распрощалась я и с жесткой диетой. Викодин, по идее, замедляет обмен веществ, но на меня он, похоже, подействовал обратным образом. Я стала такой костлявой, что рядом со мной Кейт Мосс сошла бы за Карни Уилсон до операции. Конец салату и диетическим батончикам.

Когда в голове у меня окончательно прояснилось, я посмотрела на Никки и поняла, что поезд ушел. Ее всю раздуло от пьяных гулянок, и непохоже было, что она скоро выйдет из этого состояния. Главной причиной тому стал ее роман с очередным неудачником. Он вселился в нашу квартиру, а я от этого уже устала. Никки не могла вырваться из этого болота — ну а я не позволю еще раз затянуть туда и меня.

Глава восьмая

Я упаковала вещи, оставила дом Никки и поселилась в Западном Голливуде со своим другом по имени Холт, кинопродюсером, с которым мы познакомились во Флориде. Опять я оказалась без собственного дома. Моя карьера, жизнь, окружение — все словно покрылось плесенью. Пытаясь сбежать от самой себя, я все загубила. Старовата я была для подобной жизни.

Все это в один прекрасный день я выложила по телефону Джею; едва я заикнулась о том, что мне нужно сменить обстановку, он сказал:

— Еду. Я забираю тебя отсюда.

В тот же день Джей запихнул своего пса Цезаря на заднее сиденье «Рейнджровера» и выехал из Феникса. Как же это было романтично: ведь он мчался мне на выручку. Я собрала один маленький чемоданчик «Луи Вуиттон», забросила его в машину Джея — и ни разу не оглянулась назад. Спустя два месяца мы вернулись в Лос-Анджелес и забрали из дома Никки мои оставшиеся пожитки.

Мне всегда говорили, что когда встретишь того, кто тебе предназначен, то сразу почувствуешь это. А Джей изо дня в день доказывал мне, что он и есть Тот Самый. Нас с ним объединяло очень многое, особенно чувство юмора. Со строны Джей казался очень высокомерным типусом, но в душе это был маленький проказник, эдакий своеобразный Багз Банни. Он устраивал всевозможные проделки; мог, например, отвалить нашему другу Дуэйну сотню долларов за то, чтобы он позволил девушке запихнуть ему в задницу Altoid и продержать его там всю ночь (как ни странно, Дуэйну, похоже, понравилось). Джей заставлял меня смеяться и вновь чувствовать себя прежней Дженной Массоли, и понемногу я ослабила свою настороженность и рассказывала ему то, чего еще никому не открывала прежде.

До Джея мне еще не встречались мужчины, с которыми я бы чувствовала себя в безопасности. Во время краткого танцевального тура какой-то мужчина лет за тридцать вздумал бомбардировать меня после каждого выступления письмами с угрозами. Однажды ночью в Сиэтле меня разбудил стук в дверь: этот мерзавец ломился ко мне. Я позвонила Джею и сказала ему, что мне страшно, и я не знаю, как быть. Не прошло и получаса, как он уже был на борту самолета, летящего в Сиэтл.

Я постепенно осваивалась с Джеем; мне нравились разные мелочи, вроде того, как утром он ходит по дому на цыпочках, чтобы не разбудить меня, или, ворча, позволяет проделывать с ним всякие нежности — выщипывать ему брови или накладывать косметические маски.

Вот только с самим этим ощущением покоя освоиться я не могла. Это чувство было неведомо мне в прошлом. После пережитого с Джеком я ни с кем не сходилась достаточно близко, не ослабляла бдительность — это дало бы партнеру преимущество надо мной. И все же и мечты, и надежды мои сводились к тому, чтобы наконец осесть и обзавестись семьей. И то, что все вдруг пошло на лад с Джеком, нарушало распорядок, ставший для меня привычным. Это далось куда тяжелей, чем отвыкание от викодина, — ведь стремление сбежать от себя самой укреплялось во мне годами.