Запад

Их оттеснят туда, где садится солнце, и в конце концов они просто исчезнут.

После этого воцарилось молчание, потом разговоры возобновились и длились всю ночь. Старуха Издалека слышал их воспоминания о том, как прошлой зимой поселенцы напали на них, как они отогнали их и преследовали, но все равно ничего не вышло, потому что поселенцев было больше и ружья у них были лучше.

Когда начало светать, он услышал, как его отец сказал, что поселенцев будет становиться все больше и больше, что за каждым из тех, кого они видели, идут сотни других. В конце концов Старуха Издалека заснул, а когда проснулся, все уже было решено: они оставят себе то, что получили от представителя правительства, хотя их явно обманули.

Они не вернутся и не будут снова сражаться.

Они устали и хотят есть. Они уйдут на запад, как им было велено и на что они согласились, и постараются прижиться на новых землях, которые получили взамен старых.

Так они и сделали. Разобрали и увязали свои вигвамы, забрали своих собак, детей и старух и, несмотря на лживость важной бумаги, двинулись на запад, как и обещали, пересекли реку и продолжили свой путь.

Старуха Издалека не знал, что думать.

Одной частью своего существа он тосковал по сестре и по всему, что они оставили на востоке, – по их рекам, их лесам, их ухоженным плантациям бобов и маиса, – и вспоминал предсказание старейшины: если они примут то, что им дали в обмен, это будет началом их конца.

Но другой своей частью он жаждал того, что им дали, и думал, что лучшее, что они могут сделать, – это не сожалеть о том, что потеряли. Этой другой своей частью он чувствовал, что дело, в которое его соплеменники включились после прибытия на запад вместе с французом по имени Деверо и его партнером мистером Холлингхерстом, в целом было скорее хорошим, чем плохим, событием в их жизни.

Он задумался, когда в один прекрасный день Деверо, протянув ему кусочек медной проволоки и нитку бус, свернувшуюся короткой красной змейкой на его белой ладони, сказал:

– Вот, это тебе за ту симпатичную маленькую шкурку, которую ты держишь.

Никогда не знаешь, как лучше поступить. Никогда не знаешь, как откликнется в будущем то, что ты делаешь сейчас.

Он поколебался некоторое время, глядя на протянутую торговцем руку. Потом отдал шкурку Деверо и взял у него проволоку и бусы, а когда Деверо и англичанин мистер Холлингхерст отправились вдоль реки дальше, чтобы продолжить свои сделки, он решил идти с ними вопреки проклятиям отца и горю матери. С тех пор он стал посыльным, мальчиком на побегушках у Деверо и не отставал от него ни на шаг, потому что, хоть он и не был в этом уверен, такое решение казалось ему лучшим.

И теперь, когда француз привел его на встречу с огромным рыжебородым белым мужчиной, он стоял, смотрел и слушал, как эти двое разговаривали между собой на языке, которого он не понимал, но который на слух был тем же или почти тем же, на котором разговаривал мистер Холлингхерст.

– Ну? – сказал торговец мехами, повернувшись к нему и заговорив на его языке, чтобы объяснить ему выгоду своего предложения.

Еще какое-то время маленький кривоногий шони стоял перед необычного вида чужаком и размышлял. Он думал о предстоящей выгоде, о предупреждениях и предсказаниях старика, о своей сестре и обо всем, что они потеряли.

Помолчав, глядя на рыжеволосого и провернув все в голове, он сказал: да.

Если большой красноволосый человек заплатит ему, он с ним пойдет.

Тетя Джули сказала, что Бесс поступает не по-христиански, что с ее стороны это предательство и бестактность отвернуться от Сидни Лотта и отказаться впредь ходить с ним в церковь.

К тому же в этом есть большая неловкость для самой тети Джули, которая продолжала ходить с Лоттами, поскольку они были людьми важными. Теперь по воскресеньям через каждые сто ярдов или около того Хелен Лотт, по словам тети, замечала, что, видимо, Бесс думает, будто Сидни недостаточно для нее хорош. А Сидни, говорила тетя Джули, очень милый мальчик и скоро превратится в прекрасного юношу.

Поскольку Бесс ничего не отвечала, тетя Джули предрекла: настанет день, когда Бесс очень пожалеет о своем грубом поведении, но будет слишком поздно. Да, будет слишком поздно сожалеть, когда уже Сидни Лотт решит, что есть кое-что получше, чем в ее компании по воскресеньям ходить в такую даль в церковь или вообще куда бы и когда бы то ни было. Будет слишком поздно, когда он начнет смотреть сквозь нее, словно ее и не существует. И как она будет себя чувствовать, когда это случится?

Бесс сказала, что ей это безразлично, потому что она ненавидит Сидни Лотта и предпочитает ходить одна.