Запад-36

Тут громко прозвучали трубы, и глаза смоленского государя глянули на полуразрушенную церковь и ее пристройки, превращенные огненным боем в пепелище. В церковном портале показалось какое-то движение однородной сплошной массы. Это были люди. В середине потока виднелись волосатые и бородатые головы, а по бокам – вооруженные пехотинцы в желтых надоспешниках с черными крестами, буквами и прочими непонятными символами.

Людская колонна приближалась все ближе и ближе, наконец стало видно, что это ведут, по четыре в ряд, людей. У них были связаны не только руки, но и ноги, отчего конвоируемые перемещались гусиным шагом. Вот толпа подалась в стороны, отпрянув от этой колонны заключенных, словно от чумной. Теперь собравшимся на площади волынянам стали хорошо видны не только измученные лица узников, но и следы их былого великолепия – остатки богатого одеяния, ныне исполосованного кнутами тряпья, выпачканного грязью и засохшей кровью.

Из-под натянутого тента, наслаждаясь отбрасываемой им густой, прохладной тенью, я внимательно наблюдал за потянувшейся из церкви вереницей людей. Это хорошо постаралась разведка, целые сутки выявляя в ходе допросов с пристрастием из сонма волынских бояр явных предателей и просто агентов влияния европейских держав. Нам с этими товарищами дальше было совсем не по пути. В отличие от тех же местных, квасных ура-патриотов, искренне борющихся за интересы своей лимитрофной Родины или тех же Романовичей. По крайней мере, интересы и любовь этих патриотов, при разумной политике, можно попытаться масштабировать, конвертируя уже в рамки всей Смоленской Руси. Но проделать аналогичные преобразования с гейропейцами – почти наверняка будет дохлый номер! Просто есть такая категория людей, которая априори считает, что у соседа дом больше, жена красивей, хрен толще – подобные персонажи неизлечимы. Еврофилы переносят фокус своей «филии»-любви, своего завистливого внимания с условного соседа на иностранцев, по их скудоумному мнению сказочно богатых, свободных и счастливых, в отличие от их самих – бедных, несчастных, прям замученных ненавистным режимом горемычных бедолаг. Подобный кретинизм мозга практически не излечивается!

Оставлять в живых подобных кадров я не собирался, пятая колонна в приграничном регионе мне была совсем ни к чему. Впрочем, ярых, фанатичных и самое главное – активных, погрязших в крови, поклонников князей Романовичей оставлять в живых тоже не было никакого резона. Этот регион для нас слишком важен, и без пролития крови «сакральных жертв» здесь никак не обойтись. По крайней мере, на первых порах, только уважение и страх могут помочь на корню зарубить бунты против Смоленска. А любовь… любовь народная – дело наживное, тому примером Иван Грозный, Петр, Сталин и иже с ними.

А меж тем, собравшийся на площади народ видел, как колонна узников вплотную приблизилась к государеву балдахину. От стражников отделился какой-то командир и, не доходя нескольких шагов до балдахина, остановился, приставил ладонь к голове и громко обратился к смоленскому государю, почти прокричал:

– Государь! Волынские предатели, числом восемнадцать человек готовы предстать перед твоим правосудием! Докладывает ротный Щуков.

– Всем им воздастся по заслугам! – громко и отчетливо, с явной угрозой в голосе проговорил Владимир Изяславич. – Давай познакомим честной люд с этими предателями! Подводи их сюда, ротный, по одному.

Ротный повторил приказ стоящим поблизости ратникам, и те от общей веревки освободили первого узника, подведя его под руки прямо к государеву балдахину и продолжающему там стоять комроты. В этом человеке, с опухшим лицом, исполосованным плетью, с трудом можно было узнать видного волынского вельможу. Он стоял с опущенными в землю глазами.

– Кто это? – смоленский властитель ткнул жезлом, указывая на подведенного к нему подсудимого.

– Ответствуй государю! – зло ощерился ротный на волынянина, а затем что-то угрожающе зашептал тому в ухо.

– Я Хотен Ипатович.

– Какое преступление ты совершил? Какие уголовные статьи «НРП» нарушил? – громко вопрошал ротный.

– Статьи по предательству, государственной измене, сговору с целью свержения государственной власти, убийству двух и более людей, – повторил явно заученный текст боярин.

Сумрачное лицо Владимира задумчиво, с холодно-жгучим взглядом, словно какую-нибудь мерзкую букашку, рассматривало подсудимого.

– Теперь расскажи нам своими словами, что именно ты совершил? – не унимался настырный ротный.

– Предался я, перешел в латынянство! Волынь хотел подвести под руку ляхов. Побуждал князя Василько воевать, дабы ослабить его войско, для того, чтобы оно потом не могло дать отпор ляхам и уграм.

– Повтори погромче, чтобы народ услышал слова этого преступника, – распорядился государь, обратившись к стоящему неподалеку человеку. Это оказался политработник, который тут же перетолмачил сказанные боярином слова в свой железный раструб, да так громко, что его услышала вся площадь.