Запад-36

Проехав посад и миновав по грунтовой дороге пару километров убранных ржаных полей, мы приблизились к огромному барачному городку. Здесь находился крупнейший лагерь литовских полоняников, оставшихся работать на государственных смоленских предприятиях, главным образом в сфере различных заготовительных производств. Со временем, по мере распространения среди литовцев православия и элементарных знаний русского языка, планировалось начать постепенно расселять весь этот лагерь, переводя всех окрестившихся на нормальную зарплатную основу.

Под свинцово-серыми, низко висящими тучами вокруг бараков слонялись в основном женщины и дети в серых лохмотьях. Многие из них кашляли и были явно простужены, что и не удивительно, учитывая, во что они были одеты. Немногие из литовцев были «завернуты» хоть во что-то приемлемое, позволяющее сохранить тело в тепле, большинство же ходили полуголыми тарзанами. Наблюдая за всей этой безрадостной картиной, я думал над тем, где взять для этих голяков одежду? Все имеющееся на складах сукно идет на обмундирование формируемых новых полков. Если только у смолян попытаться закупить хоть какой-нибудь секонд-хенд, иначе грядущую зиму переживут далеко не все балтийские «гости».

Ко мне впопыхах подбежал староста бараков, которому на вид было лет за пятьдесят, он был одет в длинную, до лаптей, холщовую рубаху, подпоясанную матерчатым ремешком, его голову обрамляли седые волосы, а половину лица и шею укрывала серая борода. Поклонившись, он услужливо поинтересовался, в чем «боярин» нуждается. За такую оговорку касательно моего статуса от охраны старосте сразу прилетела плюха, заставившая его принять положение «упор лежа».

– Пойдем, будешь экскурсоводом! – как и следовало ожидать, староста моих слов не понял, но послушно поплелся следом за моим конем, по направлению к ближайшему бараку.

Барачные секции, каждая из расчета на шесть человек, из которых трое спали вверху, а трое внизу, за короткое время превратились в обжитые «семейные гнездышки». Практически все секции были занавешены сухими ветками, соломой, сухой травой, благодаря чему посторонний взгляд не мог проникнуть за пределы этих травяных занавесок, скрывающих частную жизнь их обитателей. Из некоторых секций доносились детские голоса, поскрипывание досок, где-то – сонное сопение; барак жил уже ставшей для него привычной жизнью.

В целом, внутри оказалось тепло, но очень темно, из-за того, что верхние нары с окнами-бойницами были закрыты задвижками, и самодельные завесы, отделяющие секции от общего, внутрибарачного коридора, еще более затемняли окружающее пространство. Свет очень скупо, для такой огромной площади, проникал лишь из открытых настежь входных дверей, расположенных в центре барака. О том, что творилось у торцовых стен, можно было только догадываться, свет туда не добирался. Вопреки моим первоначальным опасениям в бараке ничем не воняло, если не считать вонью приятный аромат свежесрубленных сосен. Благодаря еженедельным баням люди выглядели хоть и обношенными, но телесно чистыми.

Несколько деревянных скамей оказались заняты людьми, которые, по всей видимости, во все глаза испуганно на меня смотрели, а до моего появления видать о чем-то шушукались. Мое зрение неохотно привыкало к царящему здесь полумраку, поэтому я не стал их утомлять и через пару десятков секунд уже выбрался из барака на свежей воздух. Увиденное внутри меня удовлетворило, было заметно, что люди старались здесь обжиться, что не могло не приветствоваться.

Я поинтересовался у старосты, во сколько им выдают ужин. Он ответил, что, как возвращаются с работ мужики, уже впотьмах. В данном случае его слова означали, что это событие произойдет через пару часов. Я планировал остаться и пронаблюдать за этим действом, а пока продолжил обход.

Все бараки были разделены на кластеры, которые обслуживали внешне мало отличимые от тех же бараков поварни, пекарни, амбары с выкопанными под ними ледниками, а центром притяжения каждого такого кластера выступала столовая, точнее столовый барак.

Приготовление «ествы» было делом непростым. Горячую пищу готовили только один раз – к обеду. Оставшееся после обеда варево ставили в печь на угли и теплым подавали к ужину. В поварнях и пекарнях при бараках трудились главным образом женщины с малолетними детьми.