Решения Политбюро о структуре и составе Коллегии НКИД развивали обозначившийся ранее подход к организации внешнеполитического аппарата. Во-первых, наркомом стал крупный организатор, резкость и самостоятельность которого уравновешивались отсутствием у него внутриполитического веса; единственный канал его связи с высшим политическим руководством проходил через контролируемый Сталиным Секретариат ЦК ВКП(б). Это не означало приниженного положения нового наркома – в области международных дел он не раз оказывался способен настоять на своем вопреки решению Политбюро[1867]
. Правильнее было бы говорить о своеобразии советского подхода к механизму принятия международно-политических решений. Принцип, сформулированный первый наркомом Троцким: во избежание роковой двусмысленности и «конфликта интересов» отделить управление ведомством от политического руководства («текущие дела может вести Чичерин, а политическое руководство должен взять Ленин»)[1868], преобладал на всем протяжении советской эпохи (за исключением «молотовского периода»)[1869]. Аналитики Форин Офис полагали, что невысокий внутриполитический статус Чичерина или Литвинова «позволяет сравнивать их должность скорее с постом постоянного статс-секретаря (Permanent Under-Secretary of State), нежели министра иностранных дел (Secretary of State for Foreign Affairs)»[1870]. Между тем, со времени мировой войны резко усилилась тенденция к сосредоточению политических решений в руках руководителей правительств в ущерб традиционным полномочиям дипломатических ведомств. Этот процесс захватил большинство европейских стран (и Форин Офис не всегда был информирован о причинах и существе изменения внешнеполитического курса кабинета)[1871]; подход Кремля к распределению институциональных полномочий в определенной мере являлся частью этого общего сдвига[1872]. Приведенное замечание верно, однако, в том смысле, что в 1918–1939 гг. в СССР вообще не было министра иностранных дел в общепринятом смысле этого слова, – как, впрочем, и самого кабинета министров[1873]. В запальчивости Чичерину случилось заявить, что члены его семьи заседали в римском сенате времен Империи, когда предки лорда Керзона бродили по пустынным берегам Британии в туземной раскраске[1874]. Продолжая это сравнение, можно заметить, что нарком превзошел своих родоначальников: держава управлялась не столько сенаторами, сколько ничтожными по своему формальному статусу вольноотпущенниками, возглавлявшими функциональные структуры императорской канцелярии[1875].Вторая особенность реорганизованного НКИД состояла в том, что руководство сношениями со странами Запада (принадлежавшего ранее Литвинову и Стомонякову) было разделено между тремя членами Коллегии. Это усиливало механизм политического сдерживания, еще ранее заложенный во внутренней структуре НКИД. В 1924 г. на базе Отдела по делам Запада появились три самостоятельных «западных» отдела (как их стали именовать с 1929 г.) Подотделу Прибалтики и Польши был придан статус самостоятельного Отдела, подотделы Центральной Европы и Скандинавии были соединены во 2-й Западный отдел, Англо-саксонских и Романских стран – в 3-й Западный отдел. Такая региональная группировка, при всей ее кажущейся произвольности, отвечала существенным политико-организационным задачам. Она определяла политико-географические приоритеты Москвы на Западе и устанавливала три внешние зоны (пояса) интересов СССР. С другой стороны, ею обеспечивалось разделение компетенции внутри НКИД таким образом, что изучение международных отношений и проведение внешнеполитического курса на важнейшей для СССР оси Варшава – Берлин – Париж – Лондон находилось в рамках трех различных структур, а область отношений с Восточно-Центральной Европой была поделена между двумя отделами. Новый нарком, как и прежде, наряду с прочими делами курировал 3-й Западный отдел. Н.Н. Крестинскому, в ноябре 1930 г. вступившему в должность его первого заместителя, был передан контроль за 2-м Западным отделом, за членом Коллегии Б.С. Стомоняковым оставалось общее руководство 1-м Западным отделом[1876]
(в ведении первого из них находились также кадровые и финансовые вопросы деятельности наркомата). Крестинский и Стомоняков являлись самостоятельными фигурами в не меньшей степени, чем нарком. При общей нелюбви к фразе и нацеленности на конкретную работу, несходство политического опыта и идейных позиций Литвинова, Крестинского и Стомонякова обеспечивало различия в их подходе к важнейшим международным проблемам.