Горбун по парку,Одинокий сторож,Среди деревьев бродит, озабоченС утра, когда откроют доступК деревьям и воде, и вплоть до ночи,Когда звонок закончит день неяркий.Он черствый хлеб ест на газете простоИ воду пьет из кружки на цепи,В нее швыряют дети гравий,Пьет из бассейна, где плывет кораблик,А ночью в конуре собачьей спит,Хоть привязать его никто не вправе.Он рано просыпается, как зяблик,Как озеро, спокоен на рассвете.«Эй ты, горбун!» — кричат на дню сто разБезжалостные городские детиИ прочь бегут, когда он крик услышит,Их топот — дальше, тише…Дразня его и скрючив спину тоже,Как будто с горбунами схожи,Они бегут оравой голосистойСреди зеленого простора,И, отложив газету, сторожЖелезной палкой подбирает листья.Ночлежник конуры бредет быстрейСредь нянек и озерных лебедей,А дети убегают виноватоИ с камня прыгают на камень,Блестя глазами, как тигрята,А рощицы синеют моряками.Когда же опустеют все аллеи,Там мраморная женщина, белея,Встает перед фонтаном в темноте,Показывая камня превосходство.Как будто выпрямив горба уродство,Она сияет в стройной наготе.А все деревья запертого сада,Скамейки, пруд, запоры и ограда,Вся детвора, вопившая так дико,Невинная, в цвету, как земляника, —Все возникает перед горбуномВ собачьей конуре неясным сном.
СРЕДИ ЖЕРТВ УТРЕННЕГО НАЛЕТА БЫЛ СТОЛЕТНИЙ СТАРИК[42]
Перевод А. Сергеева
Когда утро едва забрезжило над войной,Он встал, оделся, из комнаты вышел и умер.Взрывной волной все двери в домах распахнуло.Он рухнул на камни, на свой разбитый паркет.Пусть любимая улочка с траурной черной каймойЗнает, что здесь он на миг задержал рассвет,Что глаза его были весенние почки и пламя,Когда со звоном ключи из замков вылетали.Не ищите обломков жизни в седом его сердце,Не ждите звона лопаты — уже несетсяНебесная «скорая помощь», влекомая смертью.О, спасите его от этой пошлой кареты!Утро парит на крыльях его столетья,И сотня аистов села на руку солнца.