Запах грядущей войны

Сначала нахлынула река вопросов: «Миша, почему вы тут, ведь плавание продлится три года?!», «Зачем весь этот маскарад?!», «Почему вы мне не писали?!». Реку пришлось перебить морем объяснений: «Добравшись до Копенгагена, я пресытился вояжем и решил вернуться домой сухопутным путем», «На «Палладе» нашелся один актер; от него я и научился гриму. И забавы ради в таком неузнаваемом виде прибыл в город», «Никаких писем от тебя я не получил, а мои, должно быть, еще в дороге». Наконец все слова сказаны, лакей Захар надолго отправлен вон с рублем денег в кармане, как и горничная Глашка, а Тамара упорно тянет меня в океан страсти, заставляя справляться со всеми этими пуговками, застежками, завязками на платье. Я не сопротивлялся. Вот еще. Сколько уже месяцев без женщины. Для здоровья вредно.

* * *

– Любовь!.. Но знаешь ли, какое
Блаженство на земле второе
Тому, кто все похоронил,
Чему он верил, что любил![87]

…А я ведь тоже писать начала. Вот послушай…

Замечательная картина. Глядел бы и глядел, не отрываясь. Завернувшись в простыню, но умышленно оставив левое плечо и грудь открытыми, нимфа Тома легко соскочила с кровати и, подхватив со стола лист с рукописью, направилась к шкафу. Начала читать какую-то оду, а я слушаю, успевая одновременно и нимфой любоваться и окружающую обстановку лермонтовской спальни оценивать. Надо же. Контраст, однако. Помнится, в прежние времена все тут было как в берлоге холостяка, а ныне, когда Лермонтов отсутствовал, оставив «ключи от квартиры» своей очередной большой любви, убранство приобрело вид эдакого семейного гнездышка. И это не метафора. В том, что Тома решительно и бесповоротно задумала женить на себе отставного гусара еще в пору знакомства с ним на балу у графини Н. сомневаться не приходилось. Она может. Даже несмотря на то, что происходит из тех барышень, о ком сказано: «Разделены ее досуги между роялем и канвой».

Вспомнилась мне и ее незамысловатая история. Родилась Тома в Питере в сугубо статской семье. Воспитывалась в Смольном. Почти прямо оттуда же вышла замуж, но счастья не испытала. Муж Анатоль – душа ветреная. Даром что в департаменте внешней торговли служит. Клуб и карты – вот и весь его досуг. Детей заводить и не думал. За папенькиным имением под Новгородом не следил, потому все там вскорости расстроилось: от крестьян ни оброку, ни податей; управляющий Аким – плут и пьяница; прислуга ворует. В итоге год уже как имение в опекунском совете заложено – долгу на тридцать тысяч. И платить нечем. Абсолютно. Значит, судьба одна: продадут имение с молотка, и ступай, куда хочешь.

Правда, есть надежда на бабушку Варвару Дмитриевну. Живет здесь же в Петербурге на Фонтанке у Аларчина моста. Богата, но скупа, аки Коробочка. Зато обожает внучку и занимательные беседы на предмет всевозможной мистики и чудес. А Томе только того и надо. Городская, но от деревенской няньки сколько всего нахваталась, верила в гадания, приметы. Помню их и я. «Если топится печка и летят искры – будут гости». «Если петух поет в небывалое время – нужно снять его с насеста и пощупать ноги: теплые – к вестям, холодные – к худому». Вот и теперь, дождавшись от меня похвалы, Тома с коварной улыбкой опять нырнула в кровать, произнеся какой-то заговор. Ну, я сейчас тоже великим Мерлином побуду, совершу своим мечом-самотыком сильно могучее колдунство…

Спустя еще минут н-цать энергичных кувырканий довольная Тома откинулась на подушку, немедленно начав обычную женскую болтовню против моего обычного мужского желания спать. И жалобы на французском тоже присутствуют:

– Я уже говорила тебе, что разлука с тобой была для меня страшной мукой?

– Да.

– Я отправила два письма к тебе в Копенгаген.

– Я знаю… А как же твой Анатоль? Не ревнует, когда ты отлучаешься из дома, пишешь мне?

– Я ушла от него три дня тому назад, – Тома погрустнела. – Тайно живу теперь здесь, но навещаю бабушку. К ней я и собиралась, как вдруг ты… Но теперь мы снова вместе и не расстанемся уже никогда…

Даже не знаю, что и делать теперь со всем этим свалившимся на голову личным счастьем господина Лермонтова. Слушаю Тому, а сам, с большим трудом переборов сон, думу думаю. Как быть?

Положение спас звонок колокольчика. Точнее, уверенный удар по двери. Это кто там такой буйный, смелый и бессмертный? Захар? Но тот, если верить Томе, коль деньги получает, то пропивать точно не станет, а тем паче буянить. Трифон? Этот тоже не сможет. Не знает он, куда именно я пошел, и, кроме того, строго получил приказ ждать моего возвращения. Тогда кто?

– О-от-крывай! – раздался за дверью визгливый пьяный голос, когда я, накинув атласный вышитый цветами халат, очутился в прихожей и взялся за дверной засов. – О-от-крывай!! Я знаю, что ты тут!

– Боже мой, это Анатоль! – в ужасе прошептала Тома, прижавшись ко мне так, словно ее казнить хотят. – Он нашел меня! Нашел! Но как?!