«– Вот многие восклицают: «Европа! Европа!», – говорил он, – а я в пору нашего похода заграничного[114]
повидал эту Европу изрядно. На ту же Францию вволю насмотрелся. Скажу одно: не встречал я в ней того, чего ожидал. Рассказы, восхищения, мечты – все ложь. Тамошние жители бедны, ленивы и необходительны. Француз в состоянии просидеть целые сутки у огня без всякого занятия. Скряжничество там доходит до крайней степени; нечистота же отвратительная, как у бедных, так и у богатых. Французы – народ вообще малообразованный. Немногие знают грамоту и то нетвердо, и неправильно пишут даже городские жители. Многие, кроме своего селения, ничего не знают. Им незнакома местность и дороги далее пяти верст от своего жилища. Дома поселян выстроены мазанками и без полов.Я недоумевал, я спрашивал: «Где та очаровательная Франция, о которой нам гувернеры говорили?» В ответ меня обнадеживали тем, что скоро будет. Но мы продвигались вперед и везде видели то же самое…
– А бывали ли вы в Англии? – поинтересовался мичман.
– Бывал и там. Довелось видеть сей хитрый остров.
– Что же в нем?
– Про то пусть лучше поведает мой дорогой племянник. Он года два тому назад там побывал. Расскажи, Павел, про Англию.
– А что Англия? – вступил в беседу племянник. – Счастливая и так называемая по скоплению в ней сокровищ и еще более по ее номинальным капиталам, благоденствует только по наружности, в верхних слоях своего населения; нижние же слои и большая часть средних тощи, нечесаны и грязны… Нигде, может быть, нет неправильности в распределении излишеств, достатка и недостатка, как в этом торговом народе…»
Рассказ племянника Павла поглотила зима, но вот и она сменилась весной. Мы официально воюем теперь не только с Турцией. Весть о новых участниках войны каждый принял по-разному.
Одни, вроде солдат, распевали песни. Самая популярная из них начиналась так:
Другие ораторствовали. Отец Афанасий, едва дошла до него весть о вступлении англо-французов в войну, тут же произнес перед личным составом Отряда пламенную речь, начал проводить аналогии:
«– …Но вот наступил незабвенный двенадцатый год. Европа тонет в кровавых войнах и смиренно склоняет выю перед надменным честолюбцем, вскормленным кровавыми смутами Франции. Двадцать народов по воле грозного победителя несут в Россию смерть и ужасы опустошения. Но вот яркая звезда Наполеона меркнет, дух его убит Бородинским боем, и проницательность ему изменяет. Вопрос: что сталось с необъятной вражеской силой? Многим ли удалось ступить на родную землю? И тебе, солнце Парижа, не суждено было освещать русский крест, святотатственный трофей надменного честолюбца. Итак, положенный предел Божьего наказания свершился. Ныне племянник честолюбца снова хочет вторгнуться в пределы наши, не ведая, что и его судьба предрешена…»
Главные новости апреля: англо-французы (19 линейных и 9 пароходо-фрегатов) напали на Одессу и бомбардировали ее из 350 орудий. Четырехорудийная батарея прапорщика Щеголева шесть часов заставила союзников драться и вынудила к отступлению с серьезными повреждениями кораблей. Севший на мель британский пароходо-фрегат «Тайгер» был расстрелян и сожжен, а весь экипаж попал в плен.
На дворе май. На Дунае у крепости Силистрия начались осадные работы. Вот только, как и в «прошлый раз», осаду пришлось снять уже в июне.
А следом за июнем – июль. Война добралась до Белого моря. Там покушение на Соловецкий монастырь двух вооруженных пароходов капитана Омменея. После безуспешного бомбардирования англичане удалились.
На Камчатке у союзников ничего не вышло с Петропавловском. Не добившись хоть каких-то результатов, неприятельская эскадра снялась с якоря и вышла в море, захватив корабль Российско-Американской компании «Ситху» и спалив военный транспорт «Анадырь».
А в Балтике, а в Балтике у англичан беда. Едва Напир и Персеваль-Дешен со своими эскадрами вошли в Финский, как ждала их там дюже злая встреча. Уцелевшие английские и французские моряки с ужасом рассказывали газетчикам, что русские обладают каким-то неведомым оружием невероятной мощи и силы. Сперва объединенную эскадру жестоко обстрелял некий железный корабль неизвестной конструкции, а после шесть лучших судов, включая флагманы, были взорваны и пущены на дно абсолютно непостижимым, непонятным способом «словно из-под воды». После такого радушного приема, оказанного «Морти» и «Щукой», остатки эскадры предпочли убраться восвояси, Бомарзунд был спасен, а англо-французская пресса немедленно разразилась гневными статьями о «безбожных русских, пошедших вопреки законов естества и воли Господа и подчинивших себе темные силы ада, затаенные в бездне морской».