— В моих клыках есть яд, — касаясь гладкой кожи на моих плечах, произнёс он. — Обычного человека он парализует и отравляет, но тебе он не повредит, лишь замедлит твои реакции. Если я буду понемногу забирать у тебя кровь, то смогу контролировать тебя. Ты согласен на это? — спросил он.
— Если нии-сан считает, что так надо, значит, да, — улыбнулся я ему. В следующее мгновение меня поразила боль — клыки Итачи глубоко вошли в мою шею, на сгибе плеча. Мне захотелось кричать, но я не мог. Не мог беспокоить его. Помню, как дрожало и горело моё слабое тело, помню, как вцепился ему в волосы, пытаясь заглушить боль. Тогда я не знал, что Итачи тоже очень больно — моя кровь, кровь подобного ему, была сродни яду, но брат, отстранившись, лишь улыбнулся мне, облизнув свои губы.
— Как бы мне не съесть тебя целиком, Саске, — рассмеялся он, а потом перевязал моё плечо.
С тех пор он часто брал у меня кровь, а я постепенно привыкал к боли и его клыкам. Мне даже начало нравиться это: я надеялся, что моя кровь, так же, как и людская, доставляет Итачи удовольствие, поэтому был готов давать её так часто, как он хотел, несмотря на слабость, что я испытывал после этого. В тайне я даже мечтал о том, что брат мог бы питаться только мной — тогда ему не пришлось бы убивать других людей, и он бы смог избавиться от запаха смерти, что впитывался в него всё больше и больше. Однако, как же я тогда ошибался.
Так прошло три счастливых года. Ни в одиннадцать, ни в двенадцать, ни в тринадцать лет мои глаза не пробуждались, а симптомы не проявлялись. Мы путешествовали по миру, но в конце концов смогли осесть в одном месте, которое я называл домом. Итачи снова заставил меня ходить в школу. Наша жизнь стала обычной, как мы и желали. Возвращаясь из школы, я торопился домой — хотел скорее увидеть его. С возрастом моё отношение к Итачи начало меняться — если раньше, будучи ребенком, я беззаветно любил его, принимая нежность и заботу, то теперь мне хотелось сделать что-то для него, отплатить за ту любовь, которую он отдал мне без остатка. Но я не знал, чего на самом деле хочет мой брат. Порой мне казалось, что я, возможно, — обуза для него. У него не было своей жизни — всё его существование было посвящено мне. Итачи исполнилось девятнадцать — я считал его взрослым. Наверняка он тогда думал о девушке и о семье, но в то время я был абсолютно беспомощным, полагаясь во всем на своего брата. У меня не было смысла становиться сильнее, ведь подсознательно я знал, что он защитит меня. Итачи не мог бросить меня, а я — отпустить его. Когда я думал о том, что брат когда-нибудь уйдёт от меня, меня охватывало непонятное и неприятное чувство. Я боготворил его, но вместе с тем был слишком эгоистичен, желая, чтобы он принадлежал лишь мне.
Однажды я спросил его — когда я стану взрослым, он уйдёт от меня?
— Всё будет так, как ты пожелаешь, — ответил он, согревая дыханием моё плечо. Тем вечером он снова забирал мою кровь. — Я исчезну, если как-то помешаю тебе. Буду любить тебя издалека. Наверняка тебе захочется вырваться на волю и почувствовать вкус свободы…
Его зубы снова были в моём теле. С каждым разом укусы становились всё волнительнее и вызывали во мне неизвестные приятные ощущения. Я крепко обнял его за плечи и произнёс:
— Хочу, чтобы ты был счастлив, нии-сан, но не хочу тебя отпускать.
— Тебе не нужно отпускать меня, Саске. Потому что я счастлив только с тобой…
Снова укус, уже в другое надплечье — и моё тело ослабло в его руках.
— Скажи, какова на вкус моя кровь? — прошептал я, когда он скользил языком по моим ранкам. Итачи, отстранившись, облизнул свои губы, а его алые глаза начали тухнуть, превращаясь в черные. Его «трапеза» была окончена.
— В нашем клане это было запрещено. Пожирать себе подобных — сродни каннибализму. Твоя кровь, Саске, обжигает мне горло и заставляет тело неметь, словно в него впускают яд. Когда она проникает в моё тело, кажется, что я горю изнутри.
— Как же так? — в ужасе отшатнувшись, закричал я. Все мои мечты рухнули в одно мгновение. Получается, я причинял ему лишь боль?
— Чтобы спасти меня, ты каждый раз проходишь через это? — мой дрожащий голос почти затух, а он, улыбаясь, лишь потрепал меня по голове.
— Это цена за твоё счастье. И для меня нет ничего, слаще неё…