С каждой секундой сопротивление травы, воздуха и мрачных духов надвигающейся полуночи давило на Ваньку все сильнее. Духи охватывали его друзей, проникали под одежды, и глубже – в их сознания, наполняли тела нерешительностью, заставляли рассудки блуждать по лабиринтам безысходности. Все больше довлела зависимость от обстоятельств, нежели от собственных устремлений. Словно люди оказались в каком-то порочном круге, разъедаемые изнутри сомнениями, как лямблиями. Сердца не стучали, они барабанили в грудных клетках, дыхание захлебывалось, а утомленные ноги сами хотели развернуться и бежать назад как можно быстрее, чтобы сверкали пятки. Между тем, ломая свои страхи, Малкин упорно двигался вперед, изредка, не обращая внимания на усталость, переходил на короткие перебежки. И друзья следовали его примеру. Быстрее, быстрее добраться до цели, чтобы наступила, наконец, развязка. Тем временем темнота сгущалась. Тревожная, душная, чужая. Она пробуждала все, что крепко спало днем, пряталось от дневного света в закоулках теней и тьмы глубинной. Со всех сторон стали доноситься непонятные звуки, заставляли вздрагивать и съеживаться от клацанья и скрежета. Холодом обдавало позвоночники при всяком необъяснимом хлопанье над головами и неестественном вопле или визге, похожем на визг свиньи. Вдруг начинали сыпаться человеческие голоса, в которых каждый из друзей находил знакомые для себя интонации. Голоса звали к себе, утверждая: «Дорога из города здесь, дорога здесь. Иди за мной». Трудно было не свернуть на голос. Но тогда все должны были разойтись по сторонам и остаться в одиночестве. Люди сжимали зубы, вырывали себя из плена странных зовов, из зависимости от обстоятельств, и упрямо держались вместе. Не замедляя шага, сбились кучнее. Наконец, поле оборвалось, щупальцевый спрут зеленой травы сделал последнюю попытку, чтобы удержать людей, но, разрываемый их усилием, болезненно прошелестел и стих. Ноги людей ступили на черный асфальт дорожного полотна окраины города. Полночь была совсем близко. Ванька перешел на постоянный легкий бег. Его вела интуиция, по наитию он приблизился к нужному перевернутому дому за невысоким забором из штакетника, с узкой калиткой. И все вокруг стихло, точно какая-то сила извне подавила шумы: пропал шум шагов, шуршания одежд, дыхания. Остановились перед калиткой, прислушались. Сашка повернулась спиной к дому, громко позвала:
– Нехорошо стучать в окно, когда калитка пропускает запах Карюхи!
Буквально через пару секунд из-за темных дверей дома отозвались:
– Кто бы ни пришел, одежда не красит Карюху!
В тот же миг сбоку, из густой темноты, истошно и длинно разнесся безудержный петушиный крик, оповещая о наступлении полуночи. Спустя мгновение двери дома с пронизывающим скрипом распахнулись, на улицу вырвался волчий вой, а следом через темное крыльцо перемахнул черный зверь. Черным комом прокатился по черной земле темного двора и как вкопанный остановился в десяти шагах от калитки, блестя бешенством двух холодных недвижимых глаз и притягивая взгляд Малкина. Когда зверь начал выгибать спину и грудью припадать к земле, Сашка поняла, что волк готовится кинуться на Ваньку. Зверю не составляло труда перескочить через жиденькую калитку. Испуг, как иглой, прошил тело Катюхи от затылка до пяток, короткий и уже привычный. От корней волос пробежал морозец, мышцы напряглись, ладони вспотели. Она вытерла их о джинсы, присела и попятилась, прячась за спины парней. За этими спинами было спокойнее и надежнее. А в голове мелькнула мысль, что вновь предстоит смертельная схватка.
– Не успели, – выронила из себя.
Не отрывая взгляда от пасти зверя, Сашка на одном дыхании выдала, напоминая Катюхе:
– Мы знали, что рисковали. Ванька, Карюха в доме. Ее усыпили. Надо войти внутрь. Слышишь? Ты прав, другого случая может не быть. Волк пока что один, всего один. Это удача. Не медли.