Запас прочности

Метров за сто до наших позиций немцы перешли на бег. Вот тут их и встретили огнем. Поляков не ограничился наблюдением за полем боя, а, удобно пристроившись в окопе, стрелял по мелькавшим в прицеле грязно-зеленым фигуркам. И удовлетворенно кивал головой, когда после выстрела они падали. Стрелок он был отменный. Справа от него ловко управлялся с пулеметом пожилой узбек Салимов. «Молодец», – подумал Поляков о пулеметчике, который не спеша, короткими очередями бил точно в цель. И скоро немцы залегли, а потом и вовсе попятились назад.

До вечера рота отбила еще три вражеские атаки, не понеся существенных потерь.

И третий день боя не принес немцам успеха. Все их попытки атаковать были отбиты. Жаль только наш КВ, так много сделавший для успешной обороны. Он сгорел: немцы нашли-таки на него управу – тяжелый снаряд разворотил броневую защиту танка. Лишь одного члена экипажа легендарной машины удалось спасти, остальные погибли.

Следующее утро выдалось тихим. Видимо, и немцы выдохлись – не атаковали.

К полудню небо затянули черные тучи, пошел дождь. Сначала мелкий, а потом будто небо обрушилось на землю – ливень затопил все вокруг. В траншею, как в корыто, дождевая вода сбегала ручьями, и скоро бойцы стояли по колено в воде. А куда было деваться?

Немцы под дождем тоже не атаковали. Наступило небольшое затишье.

Дождь, почти не переставая, шел целые сутки.

На следующий день в полк прибыло пополнение. Остатки деркачевской роты отвели в тыл. Там бойцы смогли обсушиться и обогреться. Закашляла почти вся рота, но серьезно никто не заболел. Пришло время возвращаться на передовую. Дожди прекратились. Ночью уже подмораживало, но это никого не пугало – наша армия перешла на зимнюю форму одежды. Красноармейцы не только просушили промокшее обмундирование, но и тепло оделись.

В первых числах ноября легкий морозец не отпускал уже и днем. Дождь сменился снегом. Поле сразу побелело, хотя снегопад не был сильным. Редкие снежинки кружились в воздухе, мягким ковром устилая землю. Такая погода только радовала бойцов. «Вот теперь фашисты почуют русскую зиму, – шушукались они. – Посмотрим, как эти гады на снегу со льдом попляшут». Они видели, как легко были одеты фашисты.

Вечером в расположении роты появился командир полка комбриг Калашников. Он прошел по позиции, поговорил с прибывшей молодежью. Похвалил Деркача за подготовку к обороне. Напомнил, что оборона – это хорошо, но и к наступлению надо готовиться. Потом обернулся к Савельеву:

– Что-то не вижу я автоматчиков. А ведь мы партию автоматов недавно получили.

Комбат пожал плечами.

– Не видел я ни одного.

Лицо комбрига покраснело. Он потоптался на месте, обернулся к сопровождавшим его командирам. Спросил:

– Где зам по тылу? Где Селихов?

Ответом было молчание, потом отозвался начальник штаба:

– Так он на командном пункте остался.

Калашников обратился к стоявшему поодаль ординарцу:

– Коля, кто тебе автомат выдал?

Тот пожал плечами:

– Так в штабе я его получил, как все…

– Как все, говоришь? – помрачнел Калашников. Обернулся к начальнику штаба: – Где связь? Телефон!

Связист подскочил к нему.

– Есть связь, товарищ комбриг! Кого вызвать?

– КП давай! – подождал ответа. Крикнул в трубку: – Комета? Комета? – Плюнул: – Тьфу!.. Где твой автомат, Трубников? – Дождался ответа. Отдал трубку связисту. Лицо его пошло пятнами, щека задергалась в нервном тике. Помолчал, справляясь с волнением. Сжал зубы так, что они скрипнули. Поднял глаза, обвел ими присутствующих, остановился на начальнике штаба. Губы его подрагивали. – Так, – сказал он, все еще пытаясь унять охватившую его злобу и снизив голос почти до шепота. Шепот казался зловещим. – Так. Значит, штабным автоматы, а здесь, в окопах, и винтовка сойдет? – Да я тебя!.. – Не удержался, сорвался на крик: – Я тебя к стенке! Понял? К стенке!!! – Схватил начштаба за ворот шинели. – Уже не кричал – орал: – Ты понял? Понял?

Савельев бросился к нему.

– Товарищ комбриг, товарищ комбриг! Успокойтесь. Ну успокойтесь же! – тоже кричал он, пытаясь оторвать руки комбрига от начальника штаба.

Тот, белый, как только что выпавший снег, сам с трудом вырвался из рук командира. Губы его дрожали, голос срывался:

– Иван Сергеевич, Иван Сергеевич. Я вооружением не занимаюсь, автоматы не распределяю. Я… я… – Он не мог говорить, голос его дрожал.

Калашников разжал руки, отвернулся. Наступила гробовая тишина. Минуты три все молчали. Командир полка обернулся, ему почти удалось совладать с собой. Глухим голосом он сказал:

– Прости. Нервы… – Перешел на командный тон: – Я пока здесь разберусь. А ты – на КП. Найди Селихова, передай: все автоматы – на передовую. Сюда, в окопы! Все! До единого! Кого увижу в штабе с автоматом – застрелю! Понял? – Снова не удержался, перешел на крик: – И самого его не пощажу! Понял? Все сюда! – Вздохнул. Достал носовой платок, дрожащей рукой смахнул пот со лба. – А бумажки в штабе и с винтовкой писать можно. – Добавил: – Ты понял? Немедленно все исполнить. – Устало махнул рукой. – Все. Иди уж.

* * *