Запасной

  И чаще всего я был один. Я любил людей, характер у меня был общительный, но именно в тот момент я не хотел никого подпускать слишком близко. Мне было необходимо пространство.

  Это была непростая задача в Ладгроуве, где более сотни мальчиков жили в одном помещении. Мы вместе ели, вместе купались, вместе спали, иногда - по десять человек в комнате. Все всё про всех знали, вплоть до того, кто обрезан, а кто - нет. (Мы это называли «Круглоголовые против Кавалеров»).

  Но когда начался новый семестр, я ни одному из мальчиков ничего не сказал о матери. Из чувства приличия?

  Скорее, из страха.

  Конечно, из страха.

  Через несколько дней после своего возвращения я отмечал день рождения. 15-е сентября 1997-го года. Мне исполнилось тринадцать лет. По старинной традиции Ладгроува должен был быть торт и фруктовое мороженое, мне можно было выбрать два аромата. Я выбрал черную смородину.

  И манго.

  Мамины любимые наполнители.

  Дни рождения всегда были в Ладгроуве важным событием, потому что все мальчики и большинство учителей очень любили сладкое. Часто шла жестокая битва за место рядом с именинником: здесь точно можно было получить первый и самый большой кусок. Не помню, кому удалось получить место рядом со мной.

  - Загадывай желание, Гарри!

  - Хотите желание? Ладно, хочу, чтобы моя мама была...

  Вдруг откуда ни возьмись -

  тетя Сара?

  С коробкой.

  - Открой, Гарри.

  Я разорвал ленту и оберточную бумагу. Заглянул внутрь.

  - Что...?

  - Мама купила это для тебя. Незадолго до...

  - Вы хотите сказать, в Париже?

  - Да, в Париже.

  Это была приставка Xbox. Я обрадовался. Я любил видеоигры.

  Такая вот история, во всяком случае. Она упоминается во многих рассказах о моей жизни, но я понятия не имею, правда ли это. Папа говорил, что мама голову повредила, но, может быть, на самом деле мозг был поврежден у меня? В качестве защитного механизма, скорее всего, моя память перестала фиксировать события, как раньше.

  8.

  Кроме двух директоров, мистера Джеральда и мистера Марстона, Ладгроув в значительной мере находился под каблуком у женщин. Мы называли их смотрительницами. Вся нежность, которую мы получали в повседневной жизни, исходила от них. Смотрительницы обнимали нас, целовали, бинтовали наши раны, вытирали наши слёзы. (То есть, все слёзы, кроме моих). Они считали себя заменителями. Мама-Когда-Мама-Далеко - всегда щебетали они, это было странно, а сейчас - особенно сбивало с толку из-за маминого исчезновения, а еще - из-за того, что смотрительницы внезапно оказались...горячими. Я без памяти влюбился в мисс Робертс. Я был просто уверен, что в один прекрасный день на ней женюсь. Кроме того, вспоминаю двоих мисс Линн. Они были сестрами. Ко второй из них я воспылал страстью. Думал, что на ней женюсь тоже.

  Трижды в неделю, после ужина, смотрительницы помогали самым младшим мальчикам с ежевечерним купанием. Как сейчас вижу эти длинные ряди белых ванн, в каждой из которых возлежит мальчик, подобно маленькому фараону, ожидая, когда лично ему помоют голову. (Для старших мальчиков, достигших подросткового возраста, были две ванны в отдельной комнате, за желтой дверью). Смотрительницы шли вдоль рядя ванн с жесткими щетками и брусками цветочгого мыла. У каждого мальчика было свое полотенце с вытесненным номером. Мой номер был 116.

  Намылив голову мальчика шампунем, смотрительницы затем медленно и интенсивно ее ополаскивали.

  Чертовский конфуз.

  Кроме того, смотрительницы помогали решительно избавиться от вшей. Вши появлялись часто. Едва ли не каждую недею приходил какой-нибудь мальчик, нуждающийся в неотложной помощи. «Ай-яй-яй, да у тебя гниды!». Смотрительница быстро склонялась над пациентом, втирала в кожу головы какой-то раствор, потом выскребала мертвых насекомых специальной гребенкой.

  Поскольку мне исполнилось тринадцать, смотрительницы больше не помогали мне купаться. Но я по-прежнему зависел от их ежевечерних визитов - они подтыкали мне одеяло, и я по-прежнему ценил их утренние приветствия. Их лица мы видели первыми каждое утро. Они заходили в наши комнаты и открывали шторы. «Доброе утро, мальчики!». Сонным взглядом я смотрел на прекрасное видение в ореоле солнечных лучей...

  Неужели...возможно ли это...?

  Нет, невозможно.

  Смотрительницу, с которой я общался больше всего, звали Пэт. В отличие от других смотрительниц, Пэт не была горячей штучкой. Пэт была холодна. Пэт была низенькой, похожей на мышь, измотанной, ее волосы падали сальными прядями на всегда усталые глаза. Похоже, Пэт не очень-то радовалась жизни, но две вещи определенно доставляли ей удовольствие - ей нравилось поймать мальчика где-то, где ему не положено было находиться, или пресечь любую вспышку бурного веселья. Перед каждой дракой подушками мы ставили у дверей дозор. Если приближалась Пэт или директор школы, дозорные должны были кричать: «КВ! КВ!». Латынь, кажется? Кто-то сказал, что это значит: «Директор идет!». Другие считали, что это значит: «Поберегись!».

  Что бы это ни значило, когда вы это слышали, вы понимали, что нужно сваливать. Или притвориться спящим.