Запасной

  Как говорит Конрад: «Разве можно не извлечь пользу из своего недовольства?».

  40.

  Я окончил курс обучения в Итоне в июне 2003 года благодаря множеству часов усердной работы и дополнительным урокам, о которых договорился для меня папа. Большое достижение для человека столь не склонного к учебе, ограниченного и рассеянного, и хотя я не гордился собой, потому что не представлял, как это, процесс постоянной внутренней самокритики всё же поставил на паузу.

  А потом меня обвинили в списывании.

  Преподаватель искусствоведения принес доказательства списывания, которые в итоге оказались не доказательствами. Они оказались просто ничем, и меня оправдала экзаменационная комиссия. Но вред был нанесен. Обвинение прилипло.

  Я был просто раздавлен, мне хотелось опубликовать заявление, собрать пресс-коференцию, сказать миру: «Я сам выполнил работу! Я не списывал!».

  Дворец мне запретил. В этом случае, как и в большинстве остальных, Дворец придерживался семейного принципа «Никогда не жалуйся, ничего не объясняй». Особенно, если жалуется восемнадцатилетний парень.

  Так что мне запретили что-либо говорить и предпринимать, а газеты каждый день называли меня обманщиком и тупицей. (Из-за арт-проекта! Как можно «списать» при создании арт-проекта?). Тогда мне официально и присвоили этот ужасный титул «Принц Болван». Так же, как мне дали роль Конрада, не посоветовавшись со мной и не получив мое согласие, теперь мне дали эту роль. Разница в том, что «Много шума из ничего» мы играли три дня, а эту роль я получил на всю жизнь.

  - Принц Гарри? А, ну да, умом не блещет.

  - Да, вот что я про него читал - он не может сдать обычный тест, не списывая!

  Я поговорил об этом с папой. Я был почти в отчаянии.

  Он сказал то же, что всегда:

  - Мальчик мой, не читай всё это.

  Он никогда не читал. Читал что угодно - от пьес Шекспира до информационных бюллетеней об изменении климата, но только не новости. (Иногда смотрел ВВС, но заканчивалось всё тем, что он швырял пульт управления в телевизор). Проблема заключалась в том, что все остальные это читали. Члены моей семьи утверждали, что не читают, как папа, но даже если они говорили это мне в лицо, вокруг них всё равно увивались ливрейные лакеи, поднося полный комплект британских газет на серебряных подносах, сервированный столь же аккуратно, как булочки и мармелад.

  41.

  Ферма называлась «Тулумбилла». Принадлежала она чете по фамилии Хилл.

  Ноэлю и Эмми. Это были мамины друзья. (Энни была маминой соседкой по квартире, когда она начала встречаться с папой). Марко помог мне их разыскать, и как-то убедил их разрешить мне поработать у них бесплатно летом на ферме.

  У Хиллов было трое детей - Никки, Ойсти и Джордж. Старший, Джордж, был моим ровесником, хотя выглядел намного старше, вероятно, из-за долгих лет тяжелой работы под палящим солнцем Австралии. По прибытии я узнал, что Джордж будет моим наставником, моим боссом - то есть, в некотором смысле, директором школы. Хотя Тулумбилла вовсе не была похожа на Итон.

  На самом деле, она не была похожа ни на одно из мест, в которых я бывал.

  Там, где я жил, росло много зелени. Ферма Хиллов являла собой апофеоз коричневого цвета. Там, где я жил, каждое движение контролировали, записывали в журнал и подвергали осуждению. Ферма Хиллов была такая огромная и уединенная, что большую часть дня меня не видел никто, кроме Джорджа. И кенгуру.

  И главное - там, где я жил, климат был умеренный, дождливый и прохладный. А на ферме Хиллов было жарко.

  Я был вовсе не уверен, что выдержу такого рода жару. Климат малонаселенных районов Австралии был мне непонятен, и мой организм, кажется, его не переносил. Как папа, я падал духом при одном лишь напоминании о жаре, а как прикажете мне справиться с духовкой в домне в ядерном реакторе на действующем вулкане?

  Неподходящее место для меня, но еще хуже - для моих телохранителей. Ну и не повезло этим беднягам - досталась им работенка. Кроме того, жилье у них было более чем спартанское - хибара на краю территории фермы. Я их редко видел, но часто представлял, что они там делают - сидят в шортах возле шумного вентилятора и сердито шлифуют свои резюме.

  Хиллы позволили мне спать на кушетке в главном доме - хорошеньком маленьком бунгало, где стены обиты вагонкой, деревянные ступени ведут на широкую террасу, парадная дверь игриво повизгивает, когда ее открываешь, и с грохотом захлопывается. На двери висит плотная ширма от москитов размером с птицу. В день приезда, за обедом, я слышал только ритмические хлопки - эти кровососы бились о материю ширмы.

  Вообще там мало что можно было услышать. Все мы чувствовали себя немного неловко, пытаясь делать вид, что я - простой работник, а не принц, пытаясь делать вид, что мы не думаем о маме, которая любила Энни и которую Энни тоже любила. Было видно, что Энни хочет поговорить о маме, но, как и с Уиллом, я не мог с ней об этом говорить. Так что я поглощал еду, нахваливал и просил добавку, а мозг искал утешительные темы для разговора. Но не придумал ни одну. Жара уже ухудшила мои умственные способности.