Запасный выход

Гуглил портреты горного козла – носы, по-моему, совершенно непохожи, по крайней мере в фас. И губы у Фени не вислые. Является ли это недостатком? А с вопросом о зубах вылезла информация, что богатырский конь еще одного Абая, Абая Гэсэра в бурятском эпосе, имел зубы длиной в три пальца. Наш конь по этому параметру явно не богатырский.

Крепкие ребра, сильный хребет.

Думаю, тут все в порядке, раз он взял столько медалей в соревнованиях по конкуру.

Мышцы шеи выпуклые, перекатываются, переливаются.

Ок.

Грудь вислая, как у насытившегося беркута.

Здесь опять неудача. Может ли вислая грудь быть достоинством? И опять проблема с картинками насытившегося беркута. Множество разных изображений, но трудно на них определить степень насыщения птицы.

Мошонка толстая, мясистая.

Мошонки нет.

Какое-то малопродуктивное занятие. Этот список и подстрочник стихотворения, как у меня часто бывает, уже поднадоел мне. Не будем добираться до восьмого пункта и до конца стихотворения.

И проблему я вижу в том, что все эти описания, как и строчки из Бабеля в главе «Июль», как-то не соответствуют моменту. Даже я, человек, который вручную косит траву своему коню, который пилит и колет каждый год дрова для своей печки, который пишет длинные тексты без намека на сюжет, даже я могу иногда чувствовать абсолютную несовременность.

Все эти перечисления «лопаток, широких, как мир», «бугров подхвостья, что жиреют всласть», «копыт круглых, ровных как такыр», все это – объективация. Это то, что скрывает от вас истинного коня Феню.

Надо искать что-то покороче и повыразительнее. Где мой верный Гугл?

Я погружаюсь в разнообразные описания славных коней. Обращаясь к своему коню Тарлану, богатырь Ер-Таргын, например, восклицает: «Ты мой короткозапястый конь, узкопоясничный конь, мой широкогрудый конь, высокоголовый конь». Витиеватые обращения.

Да, сколько же отзвучавших тысячи лет назад лошадиных имен дошли до нас! Вот этот Тарлан узкопоясничный. Боевой скакун Этой, грустный и плачущий на похоронной процессии славного Палласа, сына Эвандра. Целующий в печали одр своего господина Буцефал, названный так из-за пятна на ноге, напоминавшего голову быка.

Бурушка-Косматушка Ильи Муромца, которую он в сердцах называл то «волчьей сытью», то «травяным мешком», то «собачищем изменным». Светлый бурноногий и звуконогий Ксанф Гектора, который человеческим голосом напророчил своему хозяину смерть. Этот Ксанф, или Ксантос, почему-то в Лицевом летописном своде Ивана Грозного выпрягается из колесницы, седлается и меняет имя и пол: «Сам же Ектор потребными и верными оружии сии всюду окрест утвердися на конь свой взыде именем Галатея». Или это две разные лошади, поскольку Галатею убивают во втором сражении, до схватки с Ахиллом. В общем, я тут не разобрался толком.

Гораздо проще с теми конями, имена которых сразу высечены в камне, тут разночтений быть не может. Вот четко и ясно названы кони тюркского кагана Кюль-тегина на могильной стеле: конь Огсиз, на котором каган сражался с огузами и заколол девять мужей, и серый скакун Башгу, носивший хозяина в битве с тюргешами.

Много всего можно надыбать интересного, пока ищешь пример подходящего описания. А сам еще даже толком не понимаешь, чего конкретно тебе хочется. Как ты сам видишь коня? Каким хочешь его видеть, что силишься различить в нем, что остается невидимым?

Первый месяц после приезда Фени, глядя на него – идущего, стоящего, с движущимися под шкурой мышцами, – я иногда ловил себя на том, что мысленно разделываю его. Конина темная, тяжелая, грубая, сытная. Если кормить собак кониной, они звероватые становятся. Ловил себя, смущался, отводил взгляд и старался сменить направление мыслей. Но потом снова невольно возвращался к этому.

Таким несколько варварским способом Феня начал свое превращение из картинки в конкретного, живущего рядом со мной зверя. А что вы смеетесь? Даже я, пилящий дрова и топящий печку, живу в постмодернистском мире, как и вы. Даже для меня, часто бродящего по окрестным лесам и полям с биноклем и фотоаппаратом, животные и птицы – прежде всего картинки.

И чтобы нарушить привычку воспринимать Феню как картинку, я вспоминаю варварскую молодость своего мира. Вспоминаю охоты и развешанные на обломанных нижних сучках деревьев тяжелые ноги и ребра оленей. Вспоминаю пьянящий запах свежей убоины и крови, лоснящиеся жиром и испачканные бурым свои ладони, на которые сам смотришь с удивлением, а потом вытираешь о штаны.

Я вспоминаю, из какого множества сложноустроенных и вкусных вещей состоят животные, вспоминаю азарт преследования, радость и печаль обладания мертвой добычей, тяжесть разделки, полноту насыщения и пугающее осознание того, что ты устроен почти точно так же, как тот, кого ты употребил в пищу.